— Права не имеете!.. За что взяли, козлы?!..
— А за козла ответишь! — между делом заметил младший сержант, придерживая фуражку. — Михалыч, а это не тот ли акробат, что по восьми квартирам проходит? Он, кажись, тоже через балконы!..
— А вот сейчас узнаем, что за акробат, — зловеще пробормотал старшина и нехорошо цыкнул зубом.
* * *
Плетнев миновал последний пролет и, прыжком встав на твердую землю, тут же потянул шнур, легко заскользивший по перилам ограды балкона третьего этажа. Шнур нужно было смотать и успеть занести в квартиру. Но прежде всего требовалось найти ключи.
Вот они — на краю тротуара!
— Стойте, гражданин!
Он понимал, что стражи порядка всего лишь хотят поинтересоваться, с какой целью в седьмом часу утра человек летает на веревке. На долгие разговоры совершенно не было времени. Плетнев шагнул к своему имуществу, одновременно приветливым и успокоительным жестом поднимая руки.
— Мужики, ключи уронил!.. Дверь заперта, вот я и…
— Документы! — жестко скомандовал старшина.
Конечно, Плетневу первым делом следовало удовлетворить его вполне резонное требование. Но он счел, что четвертьсекундное промедление в этом вопросе не может играть решающей роли. Тем более, что уже сделал шаг и, наклонившись, протянул руку за ключами.
Он бы взял их, а в следующую секунду предъявил удостоверение. После чего ментяры встали бы перед ним по стойке «смирно», он бы их маленько пожурил… или нет, наоборот — похвалил за бдительность. И, как говорится, расстались бы друзьями.
Но старшина все испортил.
Потому что когда Плетнев согнулся и чуть присел, протягивая руку, он за каким-то лешим крепко пнул его ботинком в плечо.
— Говорят же дураку — документы!
После его пинка Плетнев, естественно, повалился на бок. Но ключи схватить успел. И тут же вскочил.
— Что, не напрыгался еще? — добродушно пошутил старшина.
Почему-то ему стало ужасно обидно. Сначала он рискует жизнью, кувыркаясь по балконам. И делает это, между прочим, исключительно ради того, чтобы не опоздать на службу. А теперь этот баран его пинает. И он пачкает брюки и пиджак… Ну просто ужасно стало обидно! Так обидно, что было уже не до раздумий.
Плетнев приложил его носком левой ноги в голень. Старшина ахнул и наклонился. И тут же получил удар правым коленом в голову. Грянулся о дверь УАЗика и стал тихо сползать на асфальт. Фуражка покатилась в сторону, и Плетнев еще подумал мельком — что ж это с них всегда фуражки падают?
— Ах ты паскуда! — ошалело сказал младший сержант, шаря по кобуре.
Но застежку так и не нащупал. Плетнев в прыжке хватил его ногой в грудь. С разворотом через спину на триста шестьдесят градусов. Как ни быстро все происходит, а почему-то всегда успеваешь четко отметить про себя, какой именно прием провел. Младший сержант перелетел скамью и рухнул в большой куст недавно отцветшей сирени.
Плетнев машинально шаркнул ладонями по брючинам и оглянулся. Из-за решетки «собачника» на него смотрели вытаращенные глаза.
— Караул! — шепотом сказал человек в «собачнике». — Ми… ми… милиция!..
Взгляд у человека был такой испуганный и несчастный, что хотелось ободряюще ему подмигнуть. Веревка так и валялась под балконом, было жалко ее бросать… но, с другой стороны, теперь уже стало совершенно не до веревок.
Он повернулся, быстро свернул за угол и пошел вдоль дома к станции метро «Новослободская».
— Извините… извините… простите, пожалуйста…
То и дело глядя на часы, стрелки которых, казалось, просто сошли с ума, Плетнев добежал по конца эскалатора, выскочил из дверей метро и бросился к такси, стоявшему у обочины.
— Шеф, на Воронежскую!
— Пересменка, — равнодушно ответил водитель — пожилой мужик в кожаной кепке.
— Два счетчика, шеф!
— Я лошадь, что ли? — поинтересовался водитель. — Сутками-то работать?
— Три счетчика! Поехали!
— Приспичило! — с искренней досадой сказал таксист. — Садись, торопыга…
Машина летела по проспекту, оставляя за флагом медленно ползущие грузовики, бензовозы, груженные бетоном самосвалы, битком набитые автобусы и троллейбусы, за стеклами которых маячил горох бледных лиц. Проплывали по сторонам остовы одинаковых новостроек. Возле них упрямо топырились башенные краны. То и дело мелькал кумач транспарантов. «Аврора» и Ленин глядели обычно из-под самых крыш, волевые лица рабочих и колхозниц занимали глухие стены зданий. Взгляд скользил по лозунгам:
