С патриархальными отношениями было покончено. Фельдфебель понял это и вытянулся.
– Слушаю, ваше благородие.
Когда замолкли его шаги, офицер сел за стол и предложил Спиридонову.
– Садись.
Спиридонов долго устраивался на стуле так, чтобы меньше болели руки – ноги. Офицер один за одним бросал на стол георгиевские кресты.
– Полный бант. Твои?
– Чужие б не таскал.
– Зачем они тебе? Ты же коммунист.
Вопрос насчет своей принадлежности к партии большевиков Спиридонов разъяснять не стал.
– А ты, я вижу, из студентов. Знаешь, что такое полный бант? Твой барбос… Спиридонов хотел кивнуть на перегородку, кивнул и привился от боли. – Твой барбос, надо полагать, уж второй десяток по казармам. И, на взгляд, не трус. Сколько у него георгиев-то?
– Два.
– Ну, один за то, что доносил во время. А один – за дело. Один! А в банте их четыре.
– Гордишься ими?
– Я собой горжусь, студент.
– А помирать и кавалеру страшно.
– Не хочу я помирать, студент. Так точнее будет.
Офицер поднялся.
– Ты меня, видимо, обидеть хочешь. Так ведь слово «студент» – не обидное слово. Ладно, поговорили.
Встал и Спиридонов.
– Зови своего барбоса.
Офицер подошел к окну и, крикнув: «Сергеич!» – сказал, наконец, то, что мучило его все время:
– Ты с Сиверсом Ростов брал?
– Было дело.
– Значит, это был ты. Шел но улице победитель– красный командир. А навстречу шел бывший студент. Я, я шел! Был победитель пьян и наряден. Ты, Ты! Я еще удивился тогда: с чего бы это красные новую форму ввели, с аксельбантом. Подошел поближе – не аксельбант это, а сопля. Неудачно высморкаться изволил пьяный победитель.
– Спиридонов сморщился, скрипнул зубами.
– Поддых бьешь, гад.
– Ты это был?
– Я. Позор жизни моей это.
– А я из-за того аксельбанта погоны надел.
* * *
Гасил краски день. Серело. Темнело. Спиридонов вышел на крыльцо, вдохнул широко, старательно огляделся. Двор – как двор, опоганенный случайным военным постоем. Ограда из слег, к ограде привязаны кони – один тот, офицерский, белый. Два солдатика у ворот, с винтовками. И улица, пустынная деревенская улица, взбиравшаяся на близкий холм.
– Солдатешки у тебя какие корявые, – сказал он, не оборачиваясь.
– Елецкая мобилизация, – стыдливо признался фельдфебель и ткнул Спиридонова в спину дулом нагана. – Иди, иди!
– В баню, что ль? Так она нетоплена. Елецкие говоришь? – Спиридонов, не торопясь, спустился по ступеням. Шагнул вниз и фельдфебель. Спиридонов точно уловил момент его неустойчивости и упал спиной ему в ноги. Всей своей тяжестью фельдфебель рухнул через Спиридонова. Поймав его за ногу, Спиридонов слегка дернул ее и фельдфебель неловко, головой ткнулся в дубовую колоду, лежавшую перед крыльцом. Одним движением Спиридонов вырвал из ножен шашку.
Солдатики смотрели на него.
– Нот я нас! – замахнулся на них Спиридонов, и они испуганно отпрянули.
Рубанул шашкой повод, взлетел на белого, воткнул в конские бока каблуки (шпоры и портупею с него сняли). Только на вершине холма услыхал свист пуль. До лесу было менее версты. Поймал стремена, лежа на шее коня, нашел концы повода, связал. Привстал в стременах, обернулся, показал в улыбке зубы.
Задыхаясь, Георгий Евгеньевич взбежал на холм. Вдали-вдали малозаметно двигалось белое пятно.
– Ах, хвастун! – восхитился Георгий Евгеньевич. – Коня получше успел выбрать. Белого!
– Ваше благородие, уйдет! – простонал подоспевший солдатик.
Офицер взял у солдата винтовку, достал патрон, подышал глубоко – успокаивался.
Пятно приближалось к лесу.
– Ваше благородие, стреляйте! – азартно прорычал солдатик.
– Становись! – офицер поставил солдата перед собой и положил на его плечо ствол винтовки. – Жаль Бедуина.
Солдат, стоя неподвижно все-таки старался отвести голову от винтовки. Георгий Евгеньевич выстрелил.
– Как и следовало ожидать, промахнулся, – грустно констатировал офицер. Что ж, для очистки совести – вслепую.
Снова выстрелил и признался:
– Ушел.
У опушки опять просвистела пуля. Вот они, кусты, вот они, деревья…
Всадник скрылся в лесу. И здесь их достала вторая пуля. Через ляжку Спиридонова она вошла в коня, и конь засбоил, пошел боком и рухнул. Они лежали под сосной и тоскливо смотрели вверх. Потом Спиридонов выбрался из-под коня и попытался встать. Левая нога не держала. Хватаясь за сосну, он все-таки встал. Громадный конский глаз глядел на него.
