Коржавин показал пальцем на сапоги Зарыки:
— Петро, смотри ниже! Выключатель разговорного устройства у Евгения находится рядом с его храброй душой — в пятке!
Зарыка хотел что-то ответить, но тут в дверях показался комсорг части младший лейтенант Базашвили.
— Смирно! — гаркнул Мощенко и поспешил к офицеру.
— Отставить! Вольно! — Базашвили протянул руки Коржавину. — Поздравляю! От чистого сердца поздравляю! От комсомольской организации поздравляю! И ругаю. Понимаешь, ругаю.
— А ругать-то за что?
— Не понимаешь?
— Вроде нет, — Коржавин пожал плечами.
— Какой- удивительный человек! — Базашвили покачал головой. — Зачем скрывал? Зачем прятал?
— Я?
— Ну конечно ты.
— Я ничего не прятал!
— Прятал. Талант прятал. От комитета комсомола скрывал.
— Что вы, товарищ комсорг!
— Я тебе серьезно говорю. Ты настоящий эгоист. В твоей душе есть феодально-байские пережитки.
— Ну, это вы зря. Я не местный, а из Москвы.
— В Москве тоже есть такие. Вот ты, например. Как себя ведешь? Как гоголевский Плюшкин. Скрываешь от своих товарищей, не делишься с ними. Ты не улыбайся! Я сейчас скажу, чем ты не делишься. Самым главным — знанием.
— Знанием?
— Конечно. Ты знаешь бокс. Очень хорошо знаешь. Самого сильного мастера победил. А почему товарищей не учишь? Почему им не показываешь разные приемы? Бокс — это тоже оружие. А мы должны быть хорошо вооружены. Правильно я говорю?
— Так я же…
— Оправдываться не будем. Все ясно. Ты комсомолец, мы тебя могли бы вызвать в комитет комсомола, на бюро и дать поручение, И в протокол записать. Но мы этого не делаем. Зачем бумагу портить, формализм разводить! Бумага — это мертвое дело. А нам надо живое дело. Нам надо, чтобы каждый комсомолец сам думал, болел душой за свою организацию. Надо, чтобы не комитет давал поручение, надо, чтобы сердце просило.
Предложение комсорга было неожиданным и заманчивым. Коржавину не приходилось руководить боксерской секцией, тренерского опыта у него не было. Честно говоря, он никогда и не думал о том, что секцию можно создать здесь, в подразделении.
— А где инвентарь возьмем? Ни перчаток, ни мешка…
— Вот это деловой вопрос! Какой надо спортивный инвентарь, запиши. Запиши и принеси в комитет. Только помозгуй хорошенько. Какой инвентарь можно сделать своими руками, а какой покупать. Денег у нас много нет, так что, пожалуйста, учитывай. Но все необходимое должно быть. Принесешь в комитет, а мы сами будем вести разговор с начфином. Он нам не откажет. Договорились?
— Железно, на мертвый узел.
— Очень хорошо! — Базашвили протянул руку. — Очень хорошо! А то капитан Юферов говорит, что Коржавин просится на самостоятельные тренировки, хочет отдельно заниматься. Зачем отдельно, если нет секрета от товарищей? А может быть, у тебя есть секреты?
— Конечно нет!
— Тогда действуй. Действуй! Комитет комсомола тебе поможет. Физрук Никифоров поможет. Капитан Юферов поможет. Все помогут!
— Есть, действовать, товарищ младший лейтенант!
4
Зарыка утверждает, что для солдата сигнал на обед — самый приятный из всех сигналов. Возможно, он прав, ибо в столовую воины идут в образцовом строю и с песнями. Возможно, это заслуга старшего повара сержанта Шипкина. Его наваристые борщи, жирные супы и душистые компоты всегда вызывали всеобщее восхищение.
Солдатская столовая — низкое продолговатое здание, аккуратно выбеленное, на окнах — занавески, на стенах — картины. Картины писал художник Егоркин, который давно отслужил и уехал. Однако память о нем сохранилась.
Ракетчики порасчетно усаживаются за столы, покрытые чистой клеенкой. Дежурные подают хлебницы с горой ржаного хлеба и алюминиевые супники.
— Чем сегодня шеф Шипкин порадует наши желудки? — Зарыка приподнял крышку, потянул носом. — Объедение! Рисовый суп.
— Не суп, а мастава. Классический узбекский суп-мастава, — сказал Мощенко и зачерпнул половником. — Давай, Руслан, тарелку!
Коржавин протянул алюминиевую миску. От супа поднимался ароматный пар и аппетитно щекотал ноздри. Руслан намазал кусок хлеба горчицей, потом сыпанул щепоточку красного перца в суп.
— Руслан, как горчичное, повидло?
Коржавин откусил горбушку и, морщась, поднял большой палец.
