По запутанному следу - страница 102

Обхватив голову руками, Виктор думал. Что-то было не так, что-то смущало его. «Заноза в мозгу», как говорил он в таких случаях. Уж как-то очень гладко и точно. Русаков с друзьями оказался в милиции в момент убийства. И почему не сказать об этом сразу? Он же понимал, что Виктор проверит, что он делал с десяти до одиннадцати вечера.

Виктор снова снял трубку и позвонил в отделение. Он потребовал опросить всех, кого можно, дежурных, мотоциклистов, случайно задержавшихся милиционеров, уборщиц: не заметил ли кто точного, а не приблизительного времени, когда в отделение привели буянов? Вскоре позвонил один из работников детской комнаты и сообщил, что, случайно задержавшись допоздна в отделении, он как раз покидал его, когда привели Русакова и компанию. Торопясь на электричку, работник этот посмотрел на часы: было одиннадцать минут двенадцатого.

Виктор заложил руки за голову и откинулся в кресле. Вот и все.

Разумеется, еще предстоит немалая проверочная работа, но знакомое чувство уверенности охватило его. И когда раздался телефонный звонок и один из помощников Виктора огорченным голосом сообщил, что у Малькова «железное» алиби и ни он, ни его приятель совершить преступление не могли, так что эта версия отпадает, Виктор почти радостно (что немало удивило его товарища) поблагодарил.

А вечером на Переяславской улице четверо молодых людей торопливо выходили из подъезда двухэтажного одинокого особняка, быстро шли к троллейбусу, вскакивали в него, доезжали до остановки, рядом с которой расположено отделение милиции. После чего, сев в ожидавшую их здесь машину, возвращались на Переяславскую и начинали все сначала. При этом они беспрестанно поглядывали на часы. Следственный эксперимент показал: от Жениного дома до троллейбуса три минуты быстрой ходьбы, максимальный интервал в движении на линии в это время суток — четыре минуты, езды до милиции — три минуты. Итого десять. А если они не шли, а бежали и если им не пришлось ждать троллейбуса, то шесть-семь. Еще одна-две минуты на скандал. Как ни крути, одиннадцать минут было вполне достаточно, Русакову, чтоб совершить преступление, а потом добраться до отделения и создать себе алиби. Но почему он убил?

Когда личность Русакова стали изучать особенно тщательно, то выяснилось, что на заводе он выточил два ножа, из которых один кому-то отдал, а судьба второго осталась неизвестной…

И вот Русаков опять сидит перед Виктором — аккуратно причесанный, элегантный, в узконосых модных ботинках, в коротком пальто, без шапки, несмотря на еще холодную пору.

Он смотрит на Виктора чуть-чуть нагловатым, спокойным взглядом. Он уверен в себе. Такое алиби — милиция! Виктор не спешит начать этот последний допрос. Он размышляет. Красивый парень, хорошо зарабатывающий, хорошо одетый, который нравится девушкам, перед которым столько путей… Так нет же, из всех девушек он выбрал самых грязных, из всех друзей — самых дурных, из всех дорог — самую черную: дорогу преступления.

— Ну что ж, Русаков, — Виктор вздыхает, — начнем наш последний допрос. Мы его построим необычно. Вы будете молчать, а я вам рассказывать. И только в конце вы ответите мне на один-единственный вопрос. Постараюсь говорить покороче. Итак, восьмого марта вы втроем пришли к Тане. Около десяти туда пришли Мальков с другом. Их не пустили, и, уходя, они пригрозили вам. Оставив своих дружков, вы отправились за подмогой. Зная, кто такой Мальков, и боясь с его стороны расправы, вы решили расправиться с ним раньше. Вооружившись ножом, вы явились с вашими друзьями к дому в тот момент, когда из него выходил Жен я. В лицо Малькова из вашей компании знали только двое, а вы наверняка шли впереди. Вы подбежали к Жене и, хотя он был один, а вас много, хотя вы не знали наверняка, кто он, не раздумывая, ударили его ножом. Все произошло так быстро и тихо, что стоявшая к вам спиной Галя ничего не услышала. А теперь ответьте на мой единственный вопрос — где нож?

— Я бросил его в сугроб… — прошептал побелевшими губами Русаков.

Наверное, теперь следовало бы, заканчивая повесть, по традиции рассказать о том, как утром Виктор раскрыл окно своего кабинета и, «устремив взгляд усталых, умных глаз» на предрассветную Москву, подумал про себя: «Как хорошо, что москвичи могут мирно спать, избавленные от таких выродков, как Веревочкин или Русаков». И, включив радио, услышал утренний бой Кремлевских курантов…