Тех, кто богаче? Но таких нет. Любая вещь доступна, понятия «обогащение»,
«власть», «карьера» утратили смысл…
Так рассуждал Председатель. Но в логической цепи его рассуждений было слабое звено: преступление все же произошло, и оттого, что его, казалось бы, некому совершить, суть случившегося не могла измениться.
Председатель Всемирного Форума тронул сенсор информ-компьютера.
— Конституционные меры?
Бесстрастный голос тотчас ответил в том же лаконичном стиле:
— Приняты.
— Конкретно?
— Информация по глобовидению. Ответы на запросы. Прием советов.
— Технические меры?
— Эксперт-консилиум. Поиск аналогии. Анализ причинно-следственных связей.
Расчет вариантов. Выработка стратегии.
— Предварительные выводы?
— Случившееся носит аномальный характер.
— Это я и сам знаю! — раздраженно крикнул Председатель и отключил информ-компьютер.
Раздался негромкий мелодичный сигнал вызова — сработал личный информ Председателя. Его шифр был известен лишь нескольким близким людям.
Информ сфокусировал в пространстве объемное изображение Джонамо.
— Здравствуйте, Ктор! — голос пианистки звучал встревожено. — Я не помешала?
— Нет, что вы, — натянуто улыбнулся Председатель. — Рад вам. Мне как раз нужно с вами посоветоваться.
— Только что узнала об этом… об этой глупой проделке.
— Проделке? «Долой компьютеры и да здравствует Джонамо»? Ваша популярность приобрела странные формы. Помните наш первый разговор?
— Второй. Впервые мы разговаривали в Оультонском заповеднике.
— Да, конечно…
— А тогда, после концерта… Вы назвали меня возмутителем спокойствия. И, кажется, оказались правы. Никогда бы не поверила, что мое искусство может вселить в души людей не доброту, а жажду разрушения. Если так, то незачем жить!
Голос Джонамо был бесстрастен. Но за этим внешним бесстрастием угадывалась с трудом сдерживаемая нестерпимая боль.
«Уж лучше бы она расплакалась», — подумал Председатель. Но он знал, что Джонамо не расслабится, не зарыдает, а так и останется в сверхчеловеческом напряжении, пока… Каким окажется это «пока», Председатель не представлял.
И тем не менее, когда он заговорил, голос его был тверд и спокоен.
— Не будем спешить с решениями. То, что произошло в Сеговии-Бест, — единичный случай, аномалия. Послушайте… — вдруг осенило его. — Вам надо выступить по глобовидению!
— Мне? После того, как… Да я же не смогу играть!
— Кто сказал, что вы должны играть? Объясните тем, кто разрушил компьютериал, какой они нанесли вред нашему общему делу.
Послышался зуммер информ-компьютера.
— Простите, Джонамо, я сейчас… — поспешно проговорил Председатель и протянул руку к сенсору.
— Получены результаты логико-вероятностного анализа. С вероятностью ноль девяносто девять преступление совершено детьми.
— Не может быть! — воскликнул Председатель. — Вы слышали, Джонамо, это были дета! Детская проделка, но сколько новых задач ставит она перед нами!
Когда Стром предложил дать убежище гемянам, люди на Утопии еще жили по-старому, замкнуто. Сообщение о трагедии Гемы нарушило эту замкнутость.
Утопийцы, каждый из которых переживал собственную драму, с энтузиазмом поддержали Строма. Они не имели ни малейшего представления о тех, кому предстояло оказать гостеприимство. Сколько их? Какие они? Все эти и подобные им вопросы отступили на задний план перед благородным порывом протянуть руку помощи братьям по разуму, попавшим в беду.
Не было ни возражений, ни споров. Никто не требовал подробностей, не высказывал опасений. Вопрос решали в принципе — да или нет.
Все сошлись на том, что надо без раздумий прийти на помощь. Гемянам?
Безусловно! А почему и не друг другу? Ведь каждый из них нуждался в участии, поддержке.
И Утопия восстала. В отличие от прежних социальных взрывов, сотрясавших систему Мира, это восстание было бескровным и ненасильственным. Оно совершалось под лозунгами: «Не желаем больше тунеядствовать!», «Хотим приносить пользу обществу!», «Хватит быть нахлебниками!».
Игин и Стром возглавили восстание — не как вожди, а скорее как зачинщики.
Их настроения разделяли большинство утопийцев. Одних явно, других подсознательно тяготило унизительное состояние вынужденного безделья.
