Тихонько я подошел к двери и заглянул в щель. Моим глазам представилась странная картина.
В каюте горела лампа. Иллюминатор был задернут занавеской. На столе стояла рамочная антенна, а в открытом чемодане, лежавшем на койке, был аппарат — великолепная модель коротковолнового приемника. В чемодане же были спрятаны батареи — накала и анодная. Делакруа с телефонами на ушах слушал.
Я сразу вспомнил о словах Горского.
— Шпион, — подумал я. — Ну, погоди же, чорт…
Резко дернув дверь, я вошел в каюту. Делакруа повернул ко мне испуганное, насмерть побледневшее лицо.
— Что это значит, господин Делакруа? — спросил я, доставая из кармана браунинг. — Это так вы благодарите советское судно за спасение вашей буржуазной душонки? Не за эту ли деятельность вас преследовала нью-йоркская полиция? Вы шпион?..
Француз молча смотрел мне в глаза. Постепенно по его лицу разлилась краска.
— Идите немедленно за мной, — сказал я самым суровым голосом.
Делакруа умоляюще протянул руку.
— Подождите, друг мой, — тихо заговорил он. — Я не шпион, нет. Я — жертва рокового стечения обстоятельств… Выслушайте меня, умоляю вас… Выслушайте и потом решайте, как вам поступить. Прошу вас только об одном: то, что я расскажу вам, должно остаться в тайне.
— Говорите, — сказал я, садясь на свою койку. — Только покороче… И раньше выключите приемник.
Делакруа послушно выключил батарею накала и заговорил.
Невероятная вещь. История, которую рассказал мне француз, похожа на фантастический роман. Я не хотел верить, но Делакруа дал мне телефоны и предложил послушать.
Низкий мужской голос говорил поанглийски.
— Я не знаю английского языка, — возразил я. — И я не верю вам; почем я знаю, что говорит ваш профессор и профессор ли он на самом деле…
Делакруа любезно улыбнулся.
— Хорошо, друг мой, вы сейчас убедитесь в правдивости моих слов…
Взяв микрофон, он заговорил поанглийски.
— Слушайте, — сказал Делакруа, передавая мне телефоны. — Теперь язык наверное будет вам понятен.
Краска ударила мне в лицо. Я услышал голос Лизы Штольц, потом голос Громова… Позже заговорил Мишка Щур.
Я не могу притти в себя. Ведь я считал всех троих погибшими. Значит… значит… это был не взрыв…
Больше писать не могу. Я задыхаюсь от волнения.
24 августа
Я дал Делакруа слово не разглашать ни слова о том, что мне довелось узнать.
Горский попрежнему косо смотрит на француза. Я молчу, не говорю ни слова.
— Послезавтра будем в Ленинграде, — сказал сегодня Горский. — Будь я проклят, если не передам этого француза с секретным рапортом начальнику порта. Там выяснят, что это за птица.
— Я могу поручиться за него, — попробовал я возразить.
Горский усмехнулся и похлопал меня по плечу.
— Вы слишком молоды, товарищ Эфф… не берите на себя слишком много.
Глава ХХIII. Случай в порту
(продолжение дневника радиста Эффа)
22 сентября
Я давно ничего не записывал в свой дневник. Не до того было. События развернулись столь стремительно, что только теперь я могу собраться с мыслями и записать более или менее последовательно свои впечатления.
«Красное знамя» вошло в Ленинградский порт 26 августа. Дул резкий ветер, будораживший холодные воды Балтики и теребивший флаг на мачтах корабля. Горский стоял на мостике и ждал прибытия начальника порта.
Я предупредил Делакруа о намерениях командира. Быть может, мне не следовало поступать таким образом и злоупотреблять доверием Горского. Не знаю… Я долго колебался, долго мучился сомнениями, прежде чем решился на тот или иной образ действий. Единственная моя надежда была на то, что когда-нибудь вопрос разъяснится, и я смогу дать кому угодно честный отчет в своих поступках.
Делакруа и я стояли на баке, перебрасываясь короткими фразами. Сердце мое стучало так сильно, что, казалось мне, Горский с мостика должен был расслышать его стремительное биение.
— Товарищ Эфф, — крикнул Горский в рупор.
Вздрогнув, я повернул голову.
— Пошлите француза ко мне на мостик, — приказал он. — Сейчас же…
Я перевел на французский язык приказание командира.
Делакруа направился к лесенке, ведущей на мостик. Дальнейшие события развернулись скорее, чем я мог отдать себе отчет в произошедшем. Проходя мимо мачты, Делакруа задержался на минутку, закуривая папиросу; случай — ведь смерть караулит человека на каждом шагу — заставил именно в эту минуту оборваться тяжелую рею. Никто не успел вымолвить слова, как рея с грохотом упала.
