Казимир сунул руку в камнедробилку Булдакова и поморщился. Майор, казалось, ничего не заметил. Он расшаркался перед гостем, затем извинился и опять куда-то пропал. Ожидая противника лишь на вторые сутки, Олег Палыч отдал команду передислоцироваться поближе к слободе. Благодаря капитану Селедцову, у каждого человека за пределами городка были рации, так что управление мог осуществлять и олигофрен. С «Черной акулы», портящей воздух где-то километрах в шестидесяти, появилась первая информация: варяги устроились на отдых с ночлегом.
Так как было еще светло, часов семь вечера, решено было перекусить и пару часов побездельничать, выставив дозоры. У частокола уже стояла тройка «Градов», два Т— 82 и «Урал» с боеприпасами.
Ратибор с Казимиром шли пехом; за Казимиром тащилась усталая лошадь с нехитрой поклажей. Внезапно она шарахнулась в сторону. Мимо промчался БТР и исчез за пригорком. Привыкший за две недели ко всему, Ратибор лишь слегка вздрогнул и пошел дальше, не прерывая своего увлекательного повествования. Вдруг он насторожился и обернулся. Шагах в тридцати, на коленях, стоял его зять и яростно крестился. На морде лошади была написана готовность хоть сейчас принять христианство во всей его первозданной красоте. Ратибор плюнул и подошел к родственнику.
— Полно, Казимир, мозоли на коленях натрешь! — нас в слободе уже трапеза ждет.
— Нет, ты видал! — изумлению гостя не было предела.
— Пойдем, говорю! Если не успокоишься, придется тебя медом отпаивать! Железных коробок на колесах он не видел! Так тут их, как вшей на прокаженном! — Казимир поднялся с колен и нерешительно последовал за Ратибором. Они взошли на пригорок, с которого открывался вид на Бобровку.
— Долго, видать, пахали, — указал он на поле слева от слободы.
— Цельный день, — подтвердил Ратибор, — от рассвета и до заката.
Великолитовец остановился и посмотрел на него.
— Или моя голова плохо слышит, или твоя — ерунду говорит. Это поле десять дней пахать нужно на десяти волах.
— Твоя голова еще не привыкла, — философски заметил Ратибор, — придется тебе хлебнуть водки немалую чару.
Решив еще больше поразить гостя, он достал из кармана транк:
— Олег Палыч, ты где?
— В деревне, — донеслось из транка.
— Где — где?
— В слободе, мать твою! Чего надо?
— Там бабы шевелятся?
— Все готово.
— Хорошо, отбой.
Казимир смотрел на транк, как Кала на Тарзана.
— У тебя там вещун?
— Я не знаю, — честно ответил Ратибор, но говорил я с Олегом Палычем.
— А при чем здесь деревья?
— Кажется, не «деревья», а «деревня», вроде, как дома из дерева. Так они между собой нашу слободу называют.
— А что такое «водка»?
— Это, брат, все равно, что Змея Горыныча в губы поцеловать. Особенно поутру.
У ворот их встретил Мурашевич.
— Все уже здесь, а вы куда запропастились? Дуня, вот, волноваться начала.
— Володя, мы пехом пройтись решили — конь Казимира устал.
— Ладно, я — к Булдакову! — Володя побрел в сторону техники.
— Кто таков? — поинтересовался Казимир, когда сержант отошел.
— Жених Дунькин! — буркнул Ратибор. Ему было неудобно, что Мурашевич не оказал ему сыновнего почтения, даже перед Казимиром.
— Здоров детина! — присвистнул Казимир.
— Не свисти — зубов не будет, — пошутил отошедший слегка Ратибор, — ба! Видишь этого парня, возле которого моя Настена кружится?
— Вижу, — тоже ладный парень.
— Сын самого главного у них!
— Олега твоего Палыча?
— Да нет! Много выше майора. Олег у них, ну как воевода. Тот называется «полковник». Со временем все узнаешь. Если надо. У меня, скажу честно, зятек, до сих пор кругом голова. Братец ругает, что связался с безбожниками и чужеземцами, а я так думаю: черту отслужил, лишь бы люди целы остались!
— Эт точно! — кивнул зять, — а чего Анастасия рядом? Он что, тоже свататься надумал?
— Да нет. Это она, бесстыдница, стоит перед ним на лапках задних! У парня сын, да баба, которая, леший знает, где! А дочка-то моя, непутевая, вбила себе в голову, что этот — непременно должен быть ее! А парень-то хорош!
— Хорош! — согласился Казимир.
— Мне тоже люб. Жаль упускать такого зятя… Ну, вот, пришли, — Ратибор указал на шатровую палатку, где за распахнутыми пологами были видны накрытые столы. Возле них сновала Дуня и наводила последний лоск.
