Лондон взорвался бы от возмущения, и броненосцы Хорнби с первой попытки прошли бы Дарданеллы и появились у османской столицы. Но открыли бы они огонь, как убеждал Фандорин генерала Соболева в фильме «Турецкий гамбит»? Конечно же нет! Да куда и в кого стрелять?
Сложилась бы качественно новая ситуация с иным набором импульсов и направлений развития реальности, в которой возможность откровенного англо-русского торга по поводу дележа османского наследия выступала бы с гораздо большей вероятностью, нежели перспектива их вооруженного столкновения. Разумеется, каждая из сторон стала бы активно готовиться к войне. Англичане призвали бы резервистов, выписали бы из Индии сипаев… Русские захватили бы форты на азиатском берегу Босфора, стали бы срочно собирать и подвозить тяжелую артиллерию и ускоренно готовиться к минированию пролива. А тем временем из Лондона и Петербурга в Вену, Берлин и Париж полетели бы депеши и отправились спецпосланники с одной лишь целью — заручиться немедленной поддержкой на случай начала военных действий. Но, разделяемые лишь береговой линией Босфора, встретившись в Константинополе, противники быстрее и лучше поняли бы друг друга и договорились. Как бы могла выглядеть история в таком случае? А вот так…
В Петербурге Лофтус паковал чемоданы, а в Константинополе встречи Игнатьева и Нелидова с Лайардом проходили каждый день. После первых бурных заявлений возобладал конструктивный тон — что же делать дальше? Покинутый турецкой администрацией огромный Константинополь требовал организации управления и снабжения. Приехав к английскому послу, Николай Николаевич стал убеждать его, не дожидаясь исхода конфликта, незамедлительно затребовать у Лондона хотя бы пехотный батальон для осуществления патрульной службы и охраны дипломатических представительств. Вскоре на встречах Игнатьева и Нелидова с Лайардом стала кроиться карта послевоенного устройства Балканского полуострова. Однако основные усилия российских представителей сосредоточились на удержании в руках России главного приза победоносной войны — Верхнего Босфора. Игнатьев и Нелидов прокручивали разные варианты англо-русского соглашения на этот счет. (Александр Иванович вместе с английским послом стал бы трудиться над решением этой задачи не в 1896 г., а на восемнадцать лет раньше.)
Тем временем в Петербурге уже никто не вспоминал об условиях «прелиминарного» договора. Острота кризиса толкала к решительной переоценке ранее твердо отстаиваемых позиций. Недальновидное и упрямое — «по Болгарии ни шагу назад» — быстро сменилось гибким императорским подходом — «мне безразлично, сколько Болгарий будет на Балканах». Активность канцлера поражала всех, он вместе с Милютиным страстно убеждал императора вернуться к предвоенным соглашениям с Веной и максимально задобрить ее на Балканах. В создавшейся ситуации это уже понимал и сам Александр II. После предварительного согласования позиций по телеграфу царь отправился на встречу с Францем-Иосифом и Андраши. Рейхштадт II состоялся по повестке, которая была лишь обозначена перед войной в Будапеште, — полного краха Османской империи в Европе. Вена сохраняла за собой право на аннексию Боснии и Герцеговины, император России признавал приоритет ее политических и экономических интересов в западной части Балканского полуострова. В свою очередь венский кабинет соглашался на переход Верхнего Босфора в руки России. По вопросу Константинополя стороны решили на предстоящем конгрессе отстаивать его переход в статус вольного города под контролем комиссии европейских держав.
Одновременно в Бухаресте Обручев и Бобриков выработали проект нового русско-румынского соглашения, по которому Южная Бессарабия оставалась в составе румынского королевства, Россия же сроком на два года оккупировала Добруджу, а по истечении этого срока определяла ее судьбу вместе с Болгарией и Румынией при посредничестве великих держав, сохраняя за собой стратегические участки на южном берегу устья Дуная.
Но, пожалуй, самое главное после захвата русскими Босфора произошло в Берлине. Несмотря на то что англо-русские отношения балансировали на грани войны, Шувалов получил телеграмму Горчакова с предписанием срочно выехать из Лондона в Берлин на встречу с Бисмарком. В германской столице посла ждал конверт с личным посланием Александра II Вильгельму I и подробными инструкциями. Шувалов должен был предложить проект нового русско-германского соглашения о взаимных гарантиях безопасности: российский император признавал незыблемой границу Германской империи с Францией в обмен на германскую поддержку приобретений России в ходе последней войны с Турцией. (По сути, граф Петр Андреевич должен был произнести те самые слова, которые спустя девять лет он произнес в Берлине: России будет безразлично, если Германия повторно разобьет Францию «или даже посадит прусского генерала парижским губернатором».) В Петербурге не сомневались в успехе миссии Шувалова, тем не менее после встречи с Францем-Иосифом Александр II намеревался отправиться в Берлин. Шувалову же, после встречи с Бисмарком, надлежало вернуться в Лондон. И не успел российский посол покинуть Берлин, как к границе с Францией были стянуты дополнительные германские войска…
