По следам фальшивых денег - страница 30

Кунцевич вопросительно посмотрел на Донского.

– Не найдем, ваше высокоблагородие. Там мест для отдыха предостаточно.

– Ну что ж, не буду людям праздник портить. Прав начальник твой, до завтра подождет, никуда они от нас не денутся.

Николай Фекас выписался из Одессы еще в мае месяце и больше в городе не регистрировался. А вот Спиридон Халитопуло прописан в городе был. Жил он в пригороде, на даче по Средне-Фонтанной дороге. Дача принадлежала некой Евангуле Янко.

Дом оказался пуст. Пошли по соседям. Один словоохотливый старичок рассказал, что Янко и ее хахаль уехали вчера – он внучка своего по их просьбе посылал на биржу за извозчиком. Уехали, видать, надолго, так как с собой взяли большие чемоданы.

Сломали дверь и начали обыск. На полу в кухне Донской нашел полоску, оторванную от конверта. На полоске остались фрагменты отпечатанных на машинке слов: «…ий… вар… 3».

– Что бы это могло быть? А, Петр Егорыч?

– Получили по почте письмо, конец конверта оторвали и на пол бросили. Получается – адрес. Коли адрес не писан, а напечатан – стало быть, адрес отправителя, причем такого, который много писем рассылает. Реклама какая?

– Верно рассуждаешь. Только кто рекламу будет в такое место отправлять? Те товары, которые здесь покупают, в рекламе не нуждаются.

– Ну, тогда не знаю.

– Упустили мы их, Егорыч. Эх, надо было вчера все-таки найти начальника адресного стола, испортить именины его женушке. Уехал Халитопуло. Стой. Если уехал, значит, билеты покупал. И, наверное, не на поезд, а на пароход. Карабасси собирался на родину, а Халитопуло – вслед за ним. А что, если в этом конверте были билеты? Тогда адрес – пароходной компании. А? «Вар» – это бульвар, «ий» – Приморский?

– Нет, не Приморский, на Приморском контор пароходных нет.

– Тогда какой?

– Не знаю. Итальянский, Французский, Николаевский, они все на «ий» кончаются.

– Поехали ко мне в гостиницу.

Стремительно войдя в номер, Кунцевич достал из письменного стола «Всю Одессу» и принялся ее листать.

– Николаевский, дом тринадцать, – контора Добровольного флота. Поехали туда.

В конторе выяснили, что 22 июля из Одессы ушел только один их пароход – «Царь», следовавший в Константинополь. Прибыть в турецкую столицу он должен был к вечеру завтрашнего дня.

Кунцевич помчался к полицмейстеру, а потом вместе с ним – к градоначальнику. Втроем начали составлять телеграмму на имя посла его императорского величества в Константинополе его высокопревосходительства действительного тайного советника Ивана Алексеевича Зиновьева. Градоначальник корректировал телеграмму раз десять, вздыхал и потел, все она казалась ему не совсем почтительной. Наконец телеграмму составили, и Кунцевич чуть не бегом бросился на телеграф.

Когда он забирал ключ от номера, портье сказал:

– Вас ждут, ваше высокоблагородие.

Кунцевич обернулся. С кресла в холле поднимался Гордон.

– Владимир Алексеевич! Желаю здравствовать! Какими судьбами?

– А не пройти ли нам в ваш номер, господин Кунцевич? Мне кажется, там нам будет удобнее беседовать.

– Милости прошу!

Как только они зашли в номер и уселись, Гордон сказал:

– Я ходить вокруг да около не привык. Во-первых, большое вам спасибо за розыск части похищенного, несмотря на то что найдено не так много, как мне бы хотелось. Я понимаю, что вы понесли расходы, и я готов их полностью компенсировать. Будьте любезны, составьте смету.

– Хорошо-с. Но деньги понадобятся и в дальнейшем. А сколько – одному Богу известно.

– Понятно. Тогда давайте сделаем так: Соломон останется при вас, я выделю ему некоторую сумму, коей – в разумных, разумеется, пределах – он снабдит вас, если будет такая необходимость. Ну и по результатам поисков вас ожидает премия. Скажем, один процент от суммы найденного.

– Премного благодарен.

– На сегодняшний день вы нашли вещей тысяч на пятьдесят.

– На шестьдесят. Только что мною получена телеграмма из Батума. В багажном отделении в тамошнем порту обнаружено ваших бриллиантов примерно на десять тысяч. Я телеграфировал батумскому полицмейстеру просьбу переправить их в столицу в сыскное.

– Прекрасно. Таким образом, вам причитается шестьсот рублей. Двести вы уже получили, получите еще четыреста. – Гордон достал из бумажника четыре «радужных» и положил их на стол.