Метелкина. А как же? Не помню только, кто это мне про них говорил, только сказывали, что очень симпатичные личности.
Саша. Кто?
Метелкина. А оба они: и товарищ Диалектический и товарищ Материалистический.
Саша. Это - не личности! Это - философская система. Если хотите, я и вам и Любочке все подробно объясню и про материализм и про то, как надо понимать некоторые явления природы.
Метелкина. Вот женишься ты на Любаше, будем жить все вместе, тогда я тебя и послушаю. А если хочешь, чтобы оно скорее вышло, не артачься лучше: сыграем свадебку, и так-то нам всем хорошо будет.
Саша. Не будет мне хорошо, если пойду в церковь!
Метелкина. Разве мы не понимаем, что тебе не положено венчаться? Мы отлично даже понимаем. И мы тебя под удары выставлять не будем. Зачем? Мы тебя тихонечко обкрутим вокруг аналоя, даже сам не заметишь. У нас отец Сергий, он очень в теперешних делах хорошо разбирается. Придешь ты по секрету в церковь вечером, когда то есть ни одной души не будет. А Любаша с другой стороны подойдет, фату уже в церкви наденет, шафера у нас будут свои, причт - свой; никто тебя сроду не выдаст. Ты и оглянуться не успеешь, а над тобой уж и венец подержали, и "Исайя, ликуй" пропели, и выйдешь ты по всем статьям женатый человек. Вот так, сыночек.
Саша. Да зачем вам это надо?
Метелкина. А зачем тебе надо без венчания? Стало быть, какой человек во что верует, того и желает!
Саша. Но ведь я неверующий. И Люба неверующая.
Метелкина. Это кто же тебе сказал, что моя дочь неверующая?
Саша. Она сама сказала, что только для мамы венчаться хочет, то есть для вас.
Метелкина. А я для нее хочу, для Любы. Все ж таки церковное венчание покрепче ваших расписывании. Захочешь уйти, да не сумеешь.
Саша. Куда уйти? Неужели вы мне не верите, что я люблю вашу дочь?
Метелкина. Верю. И - главное - она тебе верит. А так-то оно выйдет покрепче. Ты не упрямься, сынок...
Саша. Поймите же, что я марксист. Я стою на позициях материализма!
Метелкина. Ну, тогда и женись на своем материализме!
Голос Чесовой. Анна Егоровна, пойдите-ка сюда.
Метелкина. Иду, золотая моя. (Саше.) Вот так, сыночек, подумай еще. (Уходит.)
Саша. Ну что мне теперь делать?! Я прямо скажу Любе, что я... что я... что я не знаю, как мне быть! Нет, я ей все-таки скажу: "Любочка, ну я тебя умоляю, не требуй ты от меня!" Она, конечно, поймет меня и ответит мне... Как она мне ответит?.. Ой, она мне не то ответит. Тогда что же? Тогда, выходит, опять-таки я должен порвать с ней, как с социально неустойчивым... то есть морально неустойчивым... то есть нет, с идеологически неустойчивым элементом. Хорошо, я порву. Я ей скажу: прощай, Люба, помни, что ты ранила мое сердце на всю жизнь. Мое сердце кровоточит и будет кровоточить всю жизнь! Вот! Я скажу: я отступаюсь от тебя, потому что ты... (Задумался.) А почему я отступаюсь? Я не должен отступать! Я, как активист и борец за материализм, должен убедить ее. Может быть, лучше даже притвориться, что я согласен с ней? Так, так, так. Может быть, даже сделать вид, что я целиком и полностью иду ей навстречу. Может быть, повенчаться, конечно, по секрету в церкви, а потом начать среди Любы и среди мамы антирелигиозную пропаганду на глубоконаучных основах? А? А что? Это правильная идея. Во-первых, тогда я не теряю Любочки, во-вторых, мне впоследствии выразят благодарность за то, что так ловко сманеврировал. Да, как же, держи карман шире! Выразят тебе благодарность за то, что ты повенчался в церкви. Тебе такую благодарность вынесут, что своих не узнаешь! И правильно: какой же я комсомолец, если я ради личных интересов отказываюсь от материалистических принципов?! Фу, ну что же делать?! (Теребит волосы, невнятно мычит, продолжая разговаривать сам с собой.)
Метелкина (выглянула из соседней комнаты). Эк его разбирает. А ничего, пускай, пускай помучается. Небось все равно от Любочки от моей не уйдешь. Повенчаешься как миленький!
Голос Чесовой. Анна Егоровна, подай мне горчичники, вон там с полочки.
Метелкина. Сейчас, сейчас, сейчас. (Исчезает.)
Саша продолжает свои размышления, ходит по комнате. Он опрокидывает стулья, натыкается на мебель. При особенно громком стуке поверженного кресла Метелкина вновь выглянула из-за двери, удовлетворенно покивала головой. Затем снова исчезла.
