Особо ходких было две. Первая, еще военного времени, замечательно любимая молодыми — был приказ своей бабе-жене от солдата, получившего вдруг и Владимира, и дворянство, и чин офицера. Конец был такой:
«…..Как с ноября месяца в наших жилах текет благородная дворянская кровь, то вы, наша супруга с простым званием не водитесь, а идите немедля в Гостиный Двор и купите себе каракулевую саку: на нее прилагаю — Алферов».
Бумагу вторую «девицу Ванду» любили старухи и мужами обойденные жены. В ней содержание и лица единолично рождены были Тигрой. Документ он ценил высоко и хотя знал над женщиной его силу, прибегал к нему в редких случаях.
Общий предбанник наполнился: вышли зеленные торговки, вышли последние, мыться им — не отмыться, селедочные. Ларек галантереи — Бубина давно отдувалась на диване. Женщина сырая, дородная, вся в жирных мешочках — глаза чуть прорезаны.
Отлегло у Бубиной, оттомилось в пару сердце, пришли мысли цветливые: долго-ль жить уж самой? Новых радостей не искать, все позади. Молодым теперь жить. Ну и пусть себе, как хотят. Одна треба: стариков не неволь. Окостенелый прут перегнуть — сломится!
На этих мыслях и благоволительном выражении лица словил Бубину хитрый Тигра, от души предложив прочесть вслух любимую ею «девицу Ванду».
— Вот, Тигрушка, угодил. Дорого яичко в Христов день…
— «Ванду» прочтет… понесли зеленные к фруктовым, дошло до селедочных — Ванду! Всем честь и место — широки скамьи во Всемирной!
И в сотый раз, подзаикивая и томно фигуряя голосом, прочел Тигра подбашенным торговкам старинного корня:
«В Военно-Окружной Суд… девицы, а ныне дамы Ванды Повзик — прошение!
….Некто, Франц Дуля, состоя в должности военного писаря, как кавалер, стал ухаживать за мною. Первоначально, ухаживания носили обычай симптоматического характера…»
— Сим-пто-ма-тический! — и вздохнул Тигра: вот слово. Да за него деньги стоит платить. Мало кто подобное слово и знает!
Тигра увидел, что зеленные передают фруктовым пару пива, что звякает то тут, то там мелочь, повел дальше голосом на распевку, как дьякон, возглашая ектению.
«….Озаренный любовью ко мне, в виду клятвенного обещанья о женитьбе. Ему было разрешено, в присутствии моих родителей, присовокупиться ко мне. Спустя правильный период времени родился мальчик, нареченный Ян Францевич, подразумеваемый Дуля. Между тем, обусловленный жених старший Дуля, начинает увертываться от своей виновности, пренебрегает день свадьбы и даже относится отрицательно своим плоцким вож-де-лением!»
Октавою возгласил Тигра, а предбанные ровно певчие хором: «все они этак-то… мужчина, что петух!»
Но покрыл Тигра хор басом: «— убитая горем и невольным сюрпризом, прихожу в отчаяние и никак не могу примириться с голосом совести Франца Дули.»
И хор: «ищи кто помирится».
Опять Тигра: «— с клятвенным обещанием, тем, что послужило в залог несчастнейшей любви…»
— Клястись клялся, да с другой обвенчался!
«— Тем воспоминанием своей целомудренной девственности, навеки утраченной…»
— Снявши голову по волосам, брат, не плачут!
Захохотали было. Тигра прервал угрожающим завершительным звуком:
«….почему обращаюсь покорнейше в Окружной Суд присудить на воспитание его, Франца Дули, подразумеваемого сына, Яна Дули, ту долю, что значится в своде законов… а именно…»
Не дали окончить, со всех скамей распылались: еще-б не значилось! Ты носи, ты роди, ты корми!
«….На ряду с этим, принимая во внимание ценность личного целомудрия и растления, кои обусловлены в сельском быту в тысячу рублей, прошу присудить уже мне лично…»
— Что-то дорого — тысячу. У нас в Пензе дешевле стоило! Эк хватила, у нас вовсе задаром. Тише вы… кончай, Тигрушка!
«….Обожая себя и родителей моих, воспитавших меня столь прелестной для хитрого человека, прошу уважить сие ходатайство.»
Бубина плакала. Голос спросил: «Что ж уважили?»
— Оп-ре-де-ленно! — сказал нагло Тигра. И ежемесячно и единовременно, за трудно-поправимую утрату целомудрия.
Пред Тигрой выросло пиво, пирожные, в кучке мелкие деньги. Одна за одной стар и млад зашептали ему в ухо про дела свои тайные.
Важно привстав, рукой отвел Тигра: очередь!
