По Китайско-восточной дороге - страница 22

Солнце — ласково, мягко. Невидный в васильковой вышине заливается манчжурский жаворонок. Эта маленькая птичка — пересмешник. Как попугай, она подражает голосам других птиц, животных. Звенят колокольцы. Жаворонок ли обезьянничает, или где-то пасется стадо?

Ван-Лун вытаскивает из торбы мягкую траву с узкими длинными листьями.

— Ула, — показывает он ее мне.

На землю падает тень человека. Скрипит песок. Широко ухмыляясь, подходит китаец в военной форме — агент железнодорожной охраны. Он берет шелковистые листья травы из рук Ван-Луна, гладит их.

— Ула — мягкий трава, ула — теплый трава, — говорит он. — Его клади в сапога, нога обрадуйся, мороза не бойся, весело ходи.

— Ю (да)! — с радостью подтверждает Ван-Лун.

— Шэн-Цзин[9] — богатая земля, — продолжает он, блаженно жмуря глаза. — Трава ула родит, жин-зенга[10] есть.

Я слыхал об этой траве ула. Ею прокладывают подошвы обуви для теплоты и мягкости. Китайцы говорят, что в Манчжурии есть три дара небес: зверь соболь, трава ула и корень жин-зенг.

Ван-Лун говорит агенту что-то длинное и страстное на китайском языке, все время посматривая на меня.

— Его ходи воцзи (по тайге) туда-сюда, — переводит тот. — Жин-зенг ищи. Нету. Его бодный^>{8} люди есть. Нингута надо езди, ваша проси — дай деньга. Его день не кушай, два не кушай. Ноги боли.

— Ю!Ю! — кивает головой Ван-Лун и поднимает на меня просящий взгляд. — Моя товались (товарищ), — затрудненно произносит он это слово.

И опять он говорит что-то по-китайски, раскачиваясь из стороны в сторону. Его речь напевна, точно былинный сказ. Железнодорожник-китаец так же напевно переводит:

— Чань-Бо[11]— высокий горы, небо лежи на гора Чань-Бо. Ван-Лун ходи горы. Его хунхуз обижай, жин-зенг взял, стреляй нога.

— Ю!

Он продолжает. Ван-Лун — искатель жин-зенга. Он видал в тайге диких кабанов и самого «господина» встречал. «Господин» — это тигр. Он внушает китайцу религиозный трепет. Усы «господина» лечат все болезни, а кто с'ест его сердце, тот не знает страха. Ван-Лун видал «господина» близко. Но «господин» ударил хвостом по своим бедрам и пошел своей дорогой, не тронув Ван-Луна, но хунхуз ограбил его, ранил его в ногу.

— Ван-Лун не могу больше ходи, нога болен.

Ван-Лун закатывает штанину, перетянутую у щиколотки,

разматывает грязную тряпку, заскорузлую от крови, и показывает рану. Ее края опалены пулевым ожогом. От нее несет тяжелым запахом нагноения.

— Ю, ю, хунхуз, — тычет пальцем в рану Ван-Лун.

У Великой китайской стены.

Новая тень ложится на солнечную землю. Начальник, станции.

— Ваши вещи задержаны на станции Имяньто, — говорит он разбитым голосом. — В двадцать два часа придет маршрутный поезд. Вы сможете поехать.

Он так устал, что, кажется, сейчас опустится на землю и уснет. Должно быть, он не слышит моих благодарностей.

— Вы можете соснуть у меня, идемте, — вяло зовет он меня за собою.

Ему кажется, вероятно, что весь мир хочет спать, как он. У себя в комнате он валится на кровать.

— У меня лихорадка, — бормочет он, стуча зубами. — Кроме того, я четвертую ночь не…

Он не оканчивает. Молниеносно налетевший сон обрывает его фразу.

Над кроватью начальника станции висит ружье. Перед тем, как свалиться на постель, он сунул под подушку револьвер. Сломанный усталостью и болезнью, он спит тревожно и чутко. Его лицо вздрагивает. Из-под полузакрытых ресниц блестят, как ртутные полоски, его зрачки.

За окном обронили что-то. Начальник станции вскакивает и еще в полусне сует руку под подушку:

— Кто? Что?

И снова валится на кровать.

Часа через два он сидит передо мной и пьет чай. Его освеженные сном, заросшие щеки слегка порозовели.

— Отчего вы не соснули? — теперь его голос свеж. — Вы не будете спать всю ночь. На нашем участке неспокойно.

— Почему?

— Хунхузы.

— Давно?

Они никогда не переводятся. Прошлой зимой они остановили скорый поезд, ограбили пассажиров, нескольких убили, нескольких увели с собою, потребовав выкупа. В последнее время опять стало тревожно. В сопках бродит большая шайка.

— А правительство?

Он машет рукой.

— Правительство… Ну, послали в горы отряд. Китайские солдаты! Когда им платят жалованье, они — солдаты, а когда не платят, они — хунхузы. Чаще им не платят. Цзянь-цзюнь (глава провинции) и его чиновники сами любят деньги, деньги.