— Не могла же я отвергнуть его внимание, правда?
— И ты разогналась открыть Архив среди ночи и устроить для знатного гостя полночную пирушку?
— Значит, тебе уже донесли? Кто, интересно, поспешил с доносом?
Она ни на секунду не заподозрила Штефана, — слишком велик был его восторг при виде вождя нацистов со свитой.
— При чем тут донос? — не понял Гарри. — Я сам проследил за твоими действиями. Ты включила столько ламп, что все происходящее можно было прекрасно разглядеть через окна.
— Так ты за мной подглядывал? — притворно возмутилась Элизабет.
— Подглядывал? — засмеялся Гарри. — Зачем? Ты так осветила всю улицу, что только слепой бы ничего не увидел!
Она не успела ответить — ко входу в Архив подкатил мотоцикл. Водитель соскочил с седла и бегом направился к двери, держа в руке большой белый пакет. Через секунду в кабинет вбежал взволнованный Штефан:
— Он говорит, что может вручить послание только лично фрау Ницше!
Мотоциклист бесцеремонно оттеснил его, одним рывком оказался у кресла Элизабет и протянул ей пакет:
— Телеграмма! Лично вам из Италии! Мне велено распечатать у вас на глазах!
И, выхватив из кармана разрезной нож, он ловко вскрыл пакет и извлек из него букет фиалок и элегантный конверт.
— Эти фиалки присланы телеграфом из Италии? — усомнился граф.
— Нет, фиалки было велено купить в местном цветочном магазине! — откровенно признался посыльный, вручая Элизабет букет и телеграмму. Зажав цветы в одной руке, она растерянно попыталась вскрыть конверт другой, но не смогла. Граф Гарри бесцеремонно вынул конверт из ее беспомощной ладони и распечатал — из конверта на стол выпал лист глянцевой бумаги и чек.
— Посмотрим, что нам пишут из Италии, — сказал Гарри, разворачивая телеграмму. — Прочесть вслух или сама прочтешь?
— Читай вслух, — вздохнула она, — все равно, от тебя ничего не скроешь!
Гарри откашлялся и прочел торжественным голосом:
«Дорогая, глубокоуважаемая фрау Фюрстер-Ницше! У меня не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность за то, что вы поставили мою пьесу «Наполеон» на немецком языке в замечательном театре культурной столицы Германии. Мой друг Адольф Гитлер сообщил мне, в каком он восторге от спектакля, от вас и от Архива имени вашего брата, великого философа Фридриха Ницше.
В знак благодарности прилагаю чек на двадцать тысяч лир на имя Архива Ницше.
Ваш преданный почитатель
Бенито Муссолини».
Наблюдая, как на щеках Элизабет вспыхнул счастливый румянец, граф не выдержал:
— Поздравляю с очередным преданным почитателем! — съязвил граф. — Кто еще стоит там в списке бандитов?
— Только не притворяйся, дорогой Гарри, что ты не имеешь отношения к этому спектаклю! Кто перевел пьесу? Кто уговорил режиссера и композитора? Кто нашел художника сцены? Ведь не я же!
— Я старался ради искусства, а не для угождения кровавым тиранам!
— Но что делать, если кровавые тираны ценят искусство и не лишены чувства благодарности?
Пытаясь скрыть огорчение, Гарри начал нервно шагать по залу, вглядываясь в экспозицию, — ему все время казалось, что чего-то недостает. И вдруг он увидел: изящный стеклянный ящик, содержащий самый ценный экспонат, личную трость Фридриха Ницше, был пуст.
— Трость Фридриха украли! Уж не твои ли это ночные визитеры? — воскликнул он. — Нужно срочно сообщить в полицию!
Элизабет втянула голову в плечи и прошептала:
— Ее не украли. Я подарила ее одному человеку…
— Ты подарила одному человеку главную материальную ценность Архива? Я, кажется, догадываюсь, кто этот человек, да?
— Да, Гарри, да! Он сказал, что это будет его путеводный посох, указывающий ему дорогу в истории.
Гарри схватился за голову:
— Ты связала светлое имя своего брата с самой грязной колесницей в истории Европы!
— Не сердись, Гарри, не сердись! Может быть, ты не прав и колесница герра Адольфа проложит самый светлый путь для нашей страны!
Граф Гарри услышал трепет слез в голосе Элизабет и понял, что спасения нет — она готова вручить славное имя брата в чужие руки, в руки людей, с которыми у Гарри нет и не может быть ничего общего. Значит, пришла пора разлуки — сорок лет они дружно шагали плечом к плечу на защиту Архива, а теперь жестокий ветер современности стремительно отдаляет их друг от друга. Что же, всему приходит конец!
