Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни - страница 21

И в случае чего тут же могут ссадить нарушителя и отправить обратно до выяснения. Такой порядок, пока он не добрался до места следования. А там отметка о прибытии в местном ОВД, и дальше как пойдет.

То есть я вроде как «персона грата». Меня не то чтобы боялись, но и не трогали. Сами хозяйничали, сами себе кипяток наливали из титана, все сами. Обращались мало. Так, по мелочи. Пришли, говорят, жарко в вагоне, дышать нечем, мы окна откроем, не возражаешь? А что я, открывайте, говорю.

Ну, они окна побили, стало легче. Тут надо понять, я за боковые окна ответственности не несу, мало ли, камень кинули, бывает. Я отвечаю только за тамбур. Потом чаю спросили, у меня столько и не было. Дали денег, я смотался по эшелону, насобирал, у кого что было, принес им.

Едем себе. Вроде ничего, так, по мелочи. У них с собой спирт. Тогда продавался на северах. Бутылка с синей этикеткой «Спирт питьевой. Крепость 95 градусов. Стоимость 8 руб. 30 коп.». А на северах подальше и вообще 5,95.

Ну, значит, горлышко в рот, буль-буль, потом бутылку об угол бац и радостно по вагонам пассажиров «розочкой» загонять на верхние полки, пока свои же не скрутят и не затащат обратно к себе в купе от греха подальше. А так тихо.

Повторяю, у меня их было 76 человек. Сидели как сельди в бочке. Кроме одного купе. Там ехало всего шестеро. Пятеро приближенных и Паша. Это я потом узнал, что его зовут Паша, а там они его как-то иначе звали, не помню как. Паша у них был за главного. Не знаю, как объяснить, но он был с виду какой-то ненастоящий, что ли. Как из страшного мультика. Огромный, даже не жирный, а какой-то рыхлый. Он не сидел, а как бы расплывался по полке. Уважали они его смертельно. Это было видно. Говорил он мало и ел мало, только все время курил.

Тут еще надо сказать, что по неписаным правилам у меня в служебке кроме всего необходимого обязательно в тумбочке две бутылки водки и под каждой червонец. Если контроль или СКП, о чем «бугор» обычно предупреждал, то сразу дверцу в тумбочке нараспашку. Они входили в последний вагон, шли по составу, выборочно проверяли билеты или санобработку, забирали из каждой служебки бутылку и червонец и шли дальше.

Однажды под утро я глянул – нету моих бутылочек. И червонцев тоже нет. И взять больше неоткуда. И не то что жалко, а как-то даже обидно. Сами же, как тронулись, сказали: «Не боись, пацан, своих не трогаем!» – и на тебе.

И тут из туалета выпрыгивает один. Маленький такой. В синих труселях до колен, в синей же майке и сам весь синий от татуировок, как баклажан.

«Чего грустишь?» – говорит. Ну, я: так, мол, и так. Он постоял, постоял, стрельнул у меня папиросу и ушел. Минут через десять явились двое. Сказали: «Тут сиди!» – и испарились. Еще минут через двадцать вернулись. Но уже не одни. Приволокли какого-то третьего. Ни слова не говоря, этот третий поставил на стол бутылку, сунул под нее червонец, и их не стало. Я посидел, посидел и пошел покурить в тамбур. А там эти двое. Курят у открытой двери. Я спросил, а где этот? Они кивнули головой «за борт», сказали, «гулять пошел», захлопнули дверь и ушли.

На вторые сутки ночью меня растолкали. Выволокли из-под одеяла и с воплями потащили по вагону.

Народу тьма. У шестого купе столпотворение. Все орут. Меня втиснули внутрь. Я глянул, мать честная, Куликово поле после битвы.

Все вверх дном, на полу лужа крови чуть не в палец, пятеро в обмороке, один орет, зажав руку.

Потом уже выяснилось. Он открывал консервную банку и крышкой почти снес себе большой палец.

То, что кровопотеря большая, видно было сразу, он в полуобморочном состоянии, весь белый и уже не орет, а сипит. Я всех вытолкал, выхватил у него из штанов ремень, один жгут на предплечье, разорвал наволочку и замотал кисть! Все, как мать учила. Разогнал всех. Одного послал в штабной вагон за аптечкой (у меня в служебке, кроме пирамидона, ничего не было) и сказать бригадиру, чтобы дал радио на Коношу, чтобы выслали «скорую» к поезду. До Коноши чуть больше часа, там, правда, с медициной не очень, но до Вологды я бы его не дотащил. Еще одного отправил бегом в шестой вагон за Ленкой. За Ленкой, потому что в этой ситуации никто, кроме нее, помочь бы не смог. Ленка была бой-баба! В «мирное» время она работала надзирательницей в Красноярской тюрьме, а в отпуске подрабатывала на «железке». Обычно трудилась она в прицепном вагоне от Красноярска до Владика, но случайно оказалась здесь.