— Я не трус. — Голос Ларкина звенел от напряжения.
— Нет — это уж точно. — А смогла бы она сама бросить его? Нет, призналась себе Блэр. Ни за что. И всерьез обиделась бы на подобную просьбу. — Но другого способа сохранить жизнь остальным и лишить Лилит победы мне в тот момент просто не пришло в голову. Откуда мне знать, что в твоем репертуаре есть превращение в дракона?
— В дракона? — выдохнула сидевшая сзади Гленна.
— Ты многое пропустила — жаль. Да, нам пришлось туго. Но дракон? Боже, Ларкин, наверное, его кто-нибудь видел. Но все остальные думают, что им померещилось.
— Почему?
— Потому что всем известно, что драконов не существует.
Ларкин удивленно повернулся к ней.
— У вас тут нет драконов?
— Нет, — медленно произнесла Блэр, скосив на него глаза.
— Ты слышала, Мойра? В Ирландии нет драконов!
Девушка открыла усталые глаза.
— Кажется, она имеет в виду, что в этом мире вообще нет драконов, а не только в Ирландии.
— Невероятно. Правда?
— Никаких драконов, — подтвердила Блэр. — Ни единорогов, ни крылатых коней, ни кентавров.
— Ну и ладно. — Ларкин похлопал ее по руке. — Зато у вас есть автомобили, и это еще интереснее. Я проголодался, — прибавил он через секунду. — А вы? Эти превращения совершенно опустошили мой желудок. Может, остановимся где-нибудь и купим эти хрустящие штуки в пакетиках?
Они жевали соленые чипсы и пили газированную воду прямо из бутылки. Победным пиром это не назовешь, но все почувствовали себя в безопасности, что значительно улучшило их настроение.
Когда они вернулись, Блэр сунула ключи от микроавтобуса в карман.
— Вы трое идете в дом. Вы еще до конца не пришли в себя. А мы с Ларкином займемся оружием.
Хойт взял сумку с кровью, которую купил у мясника.
— Отнесу Киану.
Блэр подождала, пока они скроются в доме.
— Нужно с ними поговорить, — сказала она Ларкину. — Обсудить кое-какие условия и ограничения.
— Обязательно. — Он облокотился на микроавтобус и посмотрел в сторону дома. Так приятно и немного непривычно, что они с Блэр иногда понимают друг друга без слов. — Я правильно тебя понял? Им нельзя использовать такую сильную магию — по крайней мере, делать это не часто, только когда нет другого выхода.
Носовое кровотечение, тошнота, головная боль. — Блэр вытащила оружие из грузового отсека. Если у тебя есть команда, от ответственности за других никуда не деться. Выбора нет. — Достаточно одного взгляда на Мойру, чтобы понять: у нее болит голова. Такое физическое напряжение им явно не на пользу.
— Когда я увидел их на земле, то сначала подумал…
— Да. — Она тяжело вздохнула. — Я тоже.
— Знаешь, я начал испытывать особенные чувства к Хойту и Гленне. И к Киану, если на то пошло. Это значительнее и глубже, чем дружба. Может, даже сильнее, чем родство. Мойра… Она все время была со мной. Я не смогу жить, если с ней что-нибудь случится. Если я не смогу ее защитить.
Отложив оружие, Блэр села на пол микроавтобуса у раскрытой задней дверцы.
— Если с ней случится самое худшее — с любым из нас, — это не будет твоей виной. Каждый должен сам позаботиться о себе и делать все возможное, чтобы защитить других. Но…
— Ты не понимаешь. — Ларкин пронзил ее яростным взглядом. — Мы неразделимы.
— Нет, не понимаю, потому что в моей жизни не было такого человека. Но мне кажется, я достаточно хорошо узнала Мойру и уверена: она обидится или даже разозлится, если догадается, что ты считаешь себя ответственным за нее.
— Нет. Ты не права. Ответственность означает обязанность отвечать за возможные последствия действий и поступков, а это совсем другое. Любовь. Ты ведь знаешь, что такое любовь, правда?
— Да. Знаю. — Раздраженная, Блэр хотела спрыгнуть на землю, но Ларкин повернулся, загородив дорогу.
— Думаешь, я ничего не чувствовал, когда мы стояли рядом, спиной к морю, и отбивались от демонов, выскакивающих из тьмы? Думаешь, я ничего не чувствовал и мог спокойно уйти, спасая свою жизнь и выполняя твою просьбу?
— Я не знала, что ты собираешься достать из шляпы дракона, поэтому…
Блэр умолкла и напряженно выпрямилась — пальцы Ларкина обхватили ее подбородок.
— Думаешь, я ничего не чувствовал тогда? — повторил он. Его золотистые глаза стали глубокими и печальными. — И теперь ничего не чувствую?
