Таким образом, очищающие
добродетели способствуют полной трансформации внутренней жизни. Можно сказать,
что вся духовная энергия обращается внутрь и вверх. Мудрец живет на предельно
возможной для него высоте, уделяя низшим уровням лишь необходимое для
сохранения жизни внимание. Моральное усилие – уже не борьба, а победоносное
восхождение. Вещи низшего порядка теряют свой интерес, потому что на них больше
не обращают внимания. Поэтому они уже не составляют проблемы. Вся деятельность
направлена к Богу.
Разумеется, Плотин сразу выходит
на высший уровень. Здесь потребность в общественных добродетелях отпадает, так
как отпадают моральные проблемы, которые они помогали разрешить:
"Поднимаясь
до высших принципов и правил действия, мудрец будет поступать соответственно
этим правилам. Для него умеренность заключается не в ограничении удовольствий,
а скорее в том, чтобы полностью отказаться от них, насколько это возможно. Мудрец
не живет человеческой жизнью, пусть даже жизнью человека добродетельного, с
точки зрения социальной добродетели. Нет, он бежит от этой жизни, он избирает
другую, Божественную жизнь" (I 2, 7, 22).
Да, речь идет именно о
Божественной жизни, ибо очищающие добродетели, обращая душу единственно к Богу,
следуют Тому, Кто покоится в себе самом:
"Отныне
здравомыслие состоит в созерцании реальностей Божественного Ума...
Справедливость – это деятельность, направленная только к Уму, это воздержность,
внутреннее возвращение к Уму, мужество, бесстрастие, повторяющее бесстрастие
Ума, к которому душа направляет свой взор" (I 2, 6, 12).
Добродетель у Плотина могла бы
сказать, подобно природе:
"Рожденная
созерцанием, я люблю созерцание... и созерцаю" (III 8, 4, 6).
В этом нет ничего удивительного,
так как в сущности для Плотина вся жизнь представляет
собой созерцание. Что делать душе, отделившейся от тела и повернувшейся к Богу,
как не созерцать?
"Что есть
добродетель? – То, что получает душа от слияния с Богом. – Так что же это? –
Созерцание" (I 2, 4, 17).
Добродетель во всех своих
аспектах суть продолжение созерцания. Рожденная созерцанием, возвращающаяся к
созерцанию, плотиновская добродетель – не более чем
созерцание. Это усилие, с которым душа стремится удержаться на уровне, до
какого Бог ее возвысил. Став состоянием, называемым мудростью, она сделается
постоянным созерцанием.
"Почему
не остаемся мы в вышнем мире?" – спрашивал Плотин. И тут же отвечал:
"Потому
что мы еще слишком от мира сего",
то есть еще недостаточно очищены добродетелью. И продолжал:
"Но
настанет минута, когда созерцание станет постоянным, и тело уже не будет
препятствием" (VI 9, 10, 1).
Таким образом, плотиновская добродетель заключается в крайне простой
духовной установке. При взгляде на нее извне можно выделить различные ее
аспекты и назвать их "здравомыслие", "справедливость",
"мужество" или "воздержность". Но если взглянуть на нее
изнутри, это даже не усилие отделиться от тела, это только взор, постоянно
направленный к Богу, постоянное упражнение в том, чтобы достичь Божественного
присутствия. Можно даже говорить о метаморфозе взгляда. В себе и вокруг себя,
во всем окружающем плотиновская добродетель хочет
видеть лишь присутствие Бога. Благодаря этому упражнению союз с Богом становится
постоянным. Созерцание мира Форм и опыт любви к Благу перестают быть редкими и
экстраординарными явлениями, уступая место почти ощутимому единению,
захватывающему человека целиком:
"Иногда
умственная работа мудреца может сдерживаться внешними обстоятельствами:
например, речи требуют раздумий и рефлексии. Но предмет высшего знания – Благо
– всегда в его власти и никогда его не покидает, и, если бы даже мудрец был в
знаменитом быке Фаларида, оно тем более не покинуло
бы его.* Напрасно было бы называть подобное положение приятным, хоть повтори
это тысячу раз, ибо может ли говорить о приятном
страдающее существо! Но мы полагаем, что со страдающим началом сосуществует
иное начало, которое, хотя и связано со страдающим (пока оно с ним связано), все же пребывает в нерушимом созерцании Блага" (I 4,
13, 3).
