Следовательно, нет больше
различия между внешним и внутренним восприятием. Уровень рефлексии и восприятия
превзойден, мы вышли на уровень интуиции и созерцания. Теперь мы чувствуем, что
Жизнь есть непосредственное созерцание себя. Мы видим рождение вещей при помощи
этого всеобъемлющего взгляда, посредством которого Прекрасное является себе
самому как взгляд. "Пребываешь" в Божественном уме, в Мысли, которая
думает сама себя:
"Взирая на себя, она видит живые существа, и ее
взгляд осуществляется, и это осуществление есть она сама: мыслящий и мысль
составляют одно целое. Она видит всю себя через всю себя же целиком... Пока мы
были в вышнем мире в реальности Божественного ума, очевидность этого нас
удовлетворяла, мы были чистой мыслью, мы собирали все сущее в одно и созерцали.
Это был тот самый Ум, который сам себя мыслил и говорил о самом себе. Душа
пребывала в покое и позволяла действовать уму. Но теперь, когда мы вновь
спустились сюда, нам хотелось бы убедить свою душу, нам хотелось бы увидеть
модель в ее изображении" (V 3, 6, 5).
* * *
Именно благодаря подобному опыту
станет известно, что Прекрасное, поскольку все является его немедленным
результатом, присутствует как в материальном мире, так и в нашей душе.
Презирающим мир гностикам Плотин может возразить:
"Бог присутствует во всех существах, независимо
от того, каким образом постигается это присутствие; следовательно, мир
принадлежит Богу. Если же Бога в мире нет, то его нет и в вас, и вы ничего не
сможете сказать ни о Нем, ни об иных существах" (II 9, 16, 24).
В контакте с Божественным
присутствием исчезает противопоставление между внешним и внутренним миром. Это
тот мир Форм, та Божественная мысль, та Красота, где все объединяется в единой
духовной жизни, открываемой в себе и вне себя.
Амелий,
один из учеников Плотина, был, по словам Порфирия, очень набожен:
"Ему нравилось приносить жертвы; он не пропускал
обрядов, связанных с Новолунием, и соблюдал все праздники лунного цикла.
Однажды он захотел взять с собой Плотина, но Плотин сказал ему: "Боги
должны приходить ко мне, а не я к ним". Мы не могли понять, о чем он
думает, произнося столь гордые слова, и не посмели спросить" (Жизнь Пл. 10, 33).
Небольшая группа учеников явно
поражена этой презрительной фразой по отношению к традиционным культам. Но как
не распознать здесь плотиновское понимание
Божественного присутствия? Чтобы обрести Бога, необязательно отправляться в его
храмы. Никуда не надо ходить, дабы обрести Его присутствие. Но надо самому
стать живым храмом, где оно могло бы проявиться.
И Бог не только в нас. Он также и
в мире. В последних словах Плотина вновь слышится намек на эти две формы
Божественного присутствия. Он скажет своему ученику Евстохию,
присутствовавшему при его последних минутах: "Стремлюсь вознести
божественное во мне к божественному во всем" (Жизнь Пл.
2, 25).
Что означает: я стремлюсь
умереть, я стремлюсь освободить свою душу. Жизнь, которая есть во мне,
соединится со Всеобщей жизнью. Между ними не будет
больше преграды в виде тела и личности.
* * *
Итак, Бог – это полное
присутствие, оно подразумевает и присутствие нашего "я" для нас самих
и присутствие иных существ друг для друга.
"Мы все составляем одно. Но мы не ведаем об этой
общности, ибо обращаем свой взгляд вовне, вместо того, чтобы обратить его к
точке, к которой привязаны. Мы все подобны лицам, повернутым наружу, но
связанным изнутри с единой вершиной. Если бы мы могли вдруг обернуться или нам
бы посчастливилось и "Афина потянула нас за волосы", то увидели бы
одновременно Бога, себя и все сущее" (VI 5, 7, 8).
Это описание всеобъемлющего
присутствия позволяет нам прикоснуться к самому сокровенному в плотиновском восприятии Жизни. Жизнь есть полное присутствие,
потому что является простой и бесконечной силой, разливающейся как динамическая
непрерывность. Плотин воспринимает Жизнь изнутри, как чистое движение,
происходящее повсюду, беспрерывно, которое "уже присутствует",
опережая все отдельные формы, какие оно порождает, не останавливаясь на них:
