Когда я смотал поводок, судья сочувственно улыбнулась и сказала:
— Давайте попробуем еще раз. Кажется, ваша собака немного перенервничала.
Вообще-то это страшный секрет, но АКС позволяет собаке пересдать один из тестов в случае провала. Так что судья могла на законных основаниях отправить нас в другой конец ринга и дать еще один шанс. Чего она не могла сделать — так это дать мне уверенность в том, что во второй раз все получится.
Хола провалится.
Я не мог представить Холу спокойно сидящей, если у нее перед носом маячит славная незнакомая собачка, с которой непременно нужно поздороваться. Нет, это нереально…
В глубине души я ощущал подступающее отчаяние, как человек, который пешком прошел всю Америку, чтобы обнаружить Калифорнию в руинах.
Но Холе, как обычно, было наплевать на мои переживания.
Встав на этот раз подальше от судьи и ее коварной ши-тцу, я скомандовал:
— Хола, сидеть.
Я смотрел в глаза своей собаки, снова и снова повторяя: «Хола, сидеть, хорошо, сидеть, ждать, хорошо». Набор простых успокоительных команд, которые не выражали ничего, кроме просьбы посидеть спокойно, пока я рассекаю ладонью воздух, касаюсь пальцев судьи, встряхиваю рукой…
При звуке заветного «О’кей» я чуть не бросился бежать, уводя Холу от ши-тцу так быстро, как только возможно.
Хола выгнула шею, бросив на меня задумчивый взгляд. Я наконец-то расслабил плечи и взглянул на свои руки: оказывается, я так крепко сжимал поводок, что костяшки пальцев побелели.
* * *
Судья указала на женщину в голубом пиджаке, которая сидела на складном стуле возле огнетушителя.
— Мы попросим вас удалиться на три минуты, — сказала она. — Отдайте поводок Мерил и выйдите через эту дверь. Я позову вас, когда…
— А как же девятый тест? — озадачился я. — Раздражители?
— Вы его уже сдали.
— Когда?
В девятом пункте проверялась реакция собаки на раздражающие предметы, такие как костыли или детские и инвалидные коляски.
— Когда вы проходили через толпу. Вы разве не помните? Там было множество раздражителей.
— А-а…
Подумать только, я был настолько поглощен Холой, что ничего не заметил.
Я подошел к женщине в пиджаке и, как предписывали правила, спросил:
— Вы не могли бы присмотреть за моей собакой?
— Да, конечно.
— Я скоро вернусь.
— Минуты через три, наверное?
Весь мир — театр.
Как быстро мы добрались до десятого пункта — нашего ночного кошмара, нашего Ватерлоо: «Контролируемое разделение».
Я вышел через вращающуюся дверь в коридор, ведущий к парковке, прислонился к стене и взмолился, чтобы не услышать, как Хола скулит, хнычет, воет, лает, визжит или делает еще что-либо вне программы.
Мне кажется, это самый одухотворенный из пунктов СХГ. От меня ничего не зависит. Хола или сдаст тест, или нет.
Все, что я мог, — это оставить ее там и уйти, по возможности в благодушном настроении, полагаясь на всё, что мы вместе пережили, и надеясь, что лапа собачьей богини защитит ее от самой себя.
Мне нужно было лишь немного веры.
После того как Хола сдала СХГ, я первым делом отправил сообщение Сьюзан Конант, с которой мы стали друзьями по переписке во время этих сумасшедших месяцев. Я прикрепил к письму фотографию, сделанную на телефон у входа в «Порт Честер», — стол, на котором разложены ее книги.
«Мне показалось, это добрый знак», — написал я.
Ответ пришел немедленно:
«Марти, я так вами с Холой горжусь! Хочется верить, что эти книги помогли вам создать нужную атмосферу и сдать тест».
После этого я позвонил сестре, моему бывшему шефу Кларку, который все еще проходил курс реабилитации, и моему нынешнему шефу Дэрилу, который, к счастью, реабилитации не проходил. Также я написал письмо Мэри Берч и похвастался успехами Холы — в мире собаководов это только приветствуется.
Еще я позвонил Глории. Она не взяла трубку. Я оставил сообщение. Затем надел на Холу поводок и повел гулять в метель, чтобы отпраздновать нашу победу.
Снег — главная любовь в жизни Холы, ее самое острое и глубокое наслаждение. Наверное, это генетическая память, которая иногда вспыхивает в людях, вернувшихся в город детства. Неожиданное ощущение дома. Конец пути, и можно отдохнуть.
