По мере углубления в текст мое настроение скакало вверх и вниз, как мартышка в джунглях. Наверное, нечто подобное испытывая мой отец, провожая меня на выпускной бал. Выкрашенные в черный цвет волосы, галстук-бабочка — шкаф с поэзией вместо мозгов… Легко было догадаться, что его старший сын не только не пойдет в медицинское училище, но и, скорее всего, в ближайшее время вообще нигде не сможет устроиться.
— Не паникуй, — произнес над ухом знакомый голос с характерным лонг-айлендским акцентом. — На самом деле все гораздо страшнее.
Кларк обнял меня — Анонимные алкоголики имеют привычку обниматься по любому поводу — и сказал, опустив голову вниз:
— Слышала, Хола?
Хола смерила его долгим взглядом, а потом отвернулась. Кларк ей почему-то не нравился.
Тем временем на площадке происходило следующее. Ближе других к нам смирно сидел пудель — его причесывали и проверяли когти на передних лапах, каждый коготь по отдельности. Шетлендская овчарка стояла как вкопанная, хотя ее хозяин уже тряс руку ассистенту, готовясь уйти. Миниатюрный пинчер даже не подпрыгнул, когда экзаменатор протянул к нему руку для поглаживания. Скотч-терьер с хвостом-колечком спокойно лежал на траве, пока ассистент махал перед ним папкой с бумагами (тест «Реакция на раздражители»). Очень нервный на вид лабрадудель мужественно удерживался от скулежа, хотя его хозяин уже скрылся из поля зрения (тест «Контролируемое разделение»).
— Как они это делают? — спросил я Кларка. — Сколько тестов нужно сдать на сертификат?
— Все.
Я поискал в его голосе сарказм, но не нашел.
— Что?
— Это испытание формата «зачет — незачет». Собака должна сдать все тесты. Десять из десяти. Идеальный результат.
У меня потемнело в глазах. Хола ни одного не сдаст. Да она провалит экзамен, пока я еще буду бумаги заполнять.
— Вам с Холой стоило бы тренироваться, — заметил Кларк.
— Спасибо, кэп.
— Ты не верил, что сможешь бросить пить, помнишь? СХГ даже легче.
— Мне так не кажется.
— Она умная девочка. Я чувствую, у нее большой потенциал.
В мире очень мало людей, которым я верю больше, чем Кларку, но в тот момент я точно знал, что он заблуждается.
А чего я не знал, так это того, что мои страхи беспочвенны и я — единственный, кто ошибается на самом деле. Хола могла выполнить все эти задания — и гораздо больше. У нее уже было все, что нужно, и никто не стоял между ней и ее триумфом.
Никто, кроме меня.
* * *
На дог-шоу, помимо собственно шоу, можно найти немало интересного — например, товары для собаководов, картины и поделки разной степени бездарности, а также тематические палатки, устроенные организаторами и собачниками-добровольцами. Прогулявшись по парку, я нашел палатки, посвященные кламбер-спаниелям, Городскому клубу собаководства и, к своему огромному удивлению, бернским зенненхундам.
В последней я обнаружил двух женщин, двух собак и покосившийся ломберный столик, на котором лежали отпечатанные на дешевом принтере цветные листовки. Собаки оказались очаровательными, изящными суками с блестящей шерстью и ласковыми улыбками. Увы, того же нельзя было сказать об их хозяйках — дамах среднего возраста с тусклыми, коротко стриженными кудрявыми волосами и в блузках с цветочным узором, на которых словно стоял штамп «Куплено на распродаже». На лицах обеих дам читалось, что они пользуются уважением у своих псов.
Одна из них оказалась легендой — заводчиком многочисленных чемпионов, чьи щенки в девяностых пользовались бешеным спросом. Ее звали Лилиан Остермиллер, и месяц назад АКС признал ее Собаководом года в группе служебных собак.
Стоило мне подвести Холу к маленькому вольеру, где сидели суки, как она просунула нос через прутья и расцеловалась с кузинами. Ее морда приняла выражение экстаза (обычное для нее), голова лихорадочно задергалась вверх-вниз, будто я только что спросил, не хочет ли она потанцевать.
— Они всегда узнают других зенненхундов, — объяснила Лилиан. В ее отрывистой четкой речи явно проскальзывал немецкий акцент. — У меня был кобель, который облаивал сук любой другой породы, но при виде зенненхунда становился ангелом.
— Прекрасно его понимаю.