«Ну, что скажешь? – захихикал чей-то мерзкий голос, и ей стало дурно. – Это и есть та маленькая деталь, которую ты хотела уточнить?»
Кто уложил этих уродцев?! Кто убрал посуду?!!
«Кто съел мою кашу и разбил миску?!» – издевательски усмехнулся отвратительный голос.
Шаркая ватными ногами, Светлана приблизилась к другому концу стола и посветила на сгорбленную фигуру, склонившуюся над мерцающим осколком.
«Мачеха-царевна… Зеркало», – в вязком ступоре подумала Светлана.
Она протянула трясущуюся руку, приближая голову куклы к свету. На нее уставилось злобное «лицо» мачехи, обернутое засаленной марлей. Глядя на клочья седых волос, пробивающихся сквозь повязку, на мутно-желтые разводы, покрывающие марлю, Светлана нахмурилась. Что-то здесь было не так. Тревога, засевшая болезненной занозой еще с прошлого посещения этой пещеры, быстро вытеснял животный страх, который расползался по жилам густой патокой.
Зацепив ногтем разлохмаченный край обмотки, она принялась разбинтовывать куклу, слой за слоем. Тут же поплыла кисловато-затхлая вонь, усиливающаяся с каждой секундой.
«Не делай этого, Светлячок», – грустно произнес отец, и она вздрогнула, как от пощечины.
«Я должна, – подала она мысленный ответ, с трудом взяв себя в руки. – Я не знаю, почему ты со мной разговариваешь… но… просто позволь мне закончить дело…»
Обрывки заскорузлой марли с тихим шелестом опустились на пол, и теперь она с суеверным ужасом смотрела на почернело-усохшее лицо мумии. Перекошенный рот с задранными как у разъяренной собаки губами разинут до предела, будто при жизни человеку раздвинули челюсть распоркой. Виднелись зубы, потемневшие и неровные, среди которых нижний жевательный тускло блестел золотом… Закостеневшая голова «царевны» была нанизана на палку, словно вишенка на зубочистку.
Нервы Светланы не выдержали, и она с криком выронила страшную куклу. От удара об бугристо-каменный пол голова отвалилась. Будто мячик, она отскочила в сторону, вяло колыхнулись седые космы.
Пятясь назад, она уперлась ногами в лавку, едва не упав.
– Твою налево, – хрипло вырвалось у нее.
«Мы живые», – шепнул кто-то рядом с ухом, и Светлана до крови прикусила губу. Пронизанный паникой взор уткнулся в аккуратный ряд «кроваток», в которых безмятежно спали гномы.
– Вы не живые, – прошелестела она. Она села на лавку, зажала коленями фонарь и, наклонившись над ближайшей фигуркой, принялась торопливо сдирать с него бинты. – Вы мертвые!..
Последний лоскут затрещал под ее пальцами, и на Светлану глянуло миниатюрное сморщенное лицо. Зубки белые, крошечные, как крупинки фарфора. Нос отсутствовал, вместо него зияла глубокая дыра, в глазницах мерцали прозрачные шарики из голубого стекла. Точно такого же цвета, как платье гнома.
«О боже… ребенок…»
Осознание ошеломляюще дикой правды резануло, словно бритвой.
– Черт, черт…
Руки машинально потянулись за следующим гномом.
«Пусть там ничего не будет, – мысленно взмолилась она. – Картон, пластмасса, что угодно!»
«Никакой пластмассы, – с усмешкой произнес чужой голос. – Их убили. Шесть детей и одна женщина. Вот так. Ты удовлетворила свое любопытство?»
После третьего гнома ее начало колотить, словно наркомана во время жесточайшей ломки, к горлу подкатила желчная тошнота. Дрожащими руками Светлана положила куклу на место и, выпрямившись, нетвердой походкой двинулась к выходу.
«Они все мертвы, – беззвучно шептали ее губы. – Они мертвы».
Словно в тумане, она, извиваясь по колючей щебенке, выползла наружу.
Солнце уже давно село, и мглистые сумерки накрыли утес тяжелым покрывалом.
– Я не останусь тут ни на секунду, – прошептала Светлана. – Я…
Она умолкла, со страхом вглядываясь в темнеющий впереди силуэт.
– Слава? – хрипло позвала она.
Сделав над собой неимоверное усилие, Светлана шагнула вперед. Затем еще шаг. С губ сорвался вздох облегчения – то, что показалось ей замершим мужчиной, оказалось высоким камнем.
«Я схожу с ума».
Она потрогала лоб, и у нее возникло ощущение, что она коснулась печки.
Может, она заболела?
«Не надо, Светлячок…»
У женщины возникло чувство, что кто-то с силой окунул ее голову в прорубь.
