6. «Pumped up kicks». Foster the People
Пятым уроком у нас был английский, но мне передали записку, где было сказано, что в комнате для внеклассных занятий меня ждет школьный психолог. Я уже пересекался с мистером Бомоном на каких-то мероприятиях в школе, которые нас заставляли посещать, когда мы были новичками, чтобы заставить задуматься над тем, какие факультативы мы хотим взять. Я помнил, что это невысокий парнишка, намного меньше меня ростом, одетый гораздо проще, чем другие административные работники, в джинсы и свитер. Наверное, он хотел, чтобы студенты считали его прикольным, хотя, возможно, переусердствовал с этим.
Он уже ждал меня; когда я пришел в его кабинет, дверь была открыта и он стоял около нее с протянутой в приветствии рукой.
– Привет, Сэм, – сказал он и подождал, когда я ее пожму. Странно обмениваться рукопожатиями со школьным персоналом. Но как бы то ни было, я сделал это. – Рад снова тебя видеть. Садись.
Его кабинет не был похож на другие кабинеты в школе. Здесь имелся стол, но его запихали в угол, а посреди комнаты возвышались два больших кресла, выглядевшие вполне удобными, а между ними – маленький кофейный столик и тарелка с M&M’s. Я успел съесть только один ломтик картошки фри и приведший к катастрофе кусок хот-дога и поэтому умирал от голода.
Мистер Бомон, должно быть, увидел, что я заметил конфеты. Он сел на одно из кресел и сказал:
– Бери сколько хочешь. Вода тебе нужна?
Я устроился в кресле напротив него, засунул в рот горсть M&M’s и отрицательно помотал головой. Это сослужило мне хорошую службу – спасло от немедленного разговора, ведь я не понимал, зачем меня позвали сюда.
– Я хочу побеседовать с тобой, узнать, как ты живешь, – сказал он. – Знаешь, мы все подавлены тем, что произошло, как и ты, конечно. Может, тебе станет лучше, если мы поговорим об этом.
Ни малейшего шанса.
– Я не понимаю, зачем это нужно, – сказал я.
– Не сомневаюсь, что сейчас ты думаешь именно так. Но почему бы не попытаться? Это может помочь, может, нет, но в любом случае мы будем знать, стоило нам затевать этот разговор или не стоило.
Я пожал плечами. Совершенно очевидно, что он не выпустит меня отсюда, пока я чего-нибудь да не скажу.
– Как я понимаю, вы были очень близки, – начал мистер Бомон.
– Можно и так сказать.
– А как можно сказать иначе?
Я опять пожал плечами. Как прикажете описать мои отношения с Хейденом? Он был моим лучшим другом. Моим единственным другом. И я иногда думал, что, возможно, наступит время, когда все изменится, но ничего не изменилось, а теперь его нет. Я не собирался рассиживаться здесь, сколько мистеру Бомону будет угодно, и вникать во все это.
– Ты можешь описать вашу дружбу? – мягко спросил он.
Что он ожидал услышать? Что мы оба плохо ладили с людьми? Что мы спасали друг друга от одиночества очень долгое время, а теперь этому пришел конец?
– Мы были друзьями. Что еще я должен рассказать? – Мое колено дергалось вверх-вниз, и я почти не мог контролировать эти движения. Мне было в лом сидеть здесь.
– Он был твоим единственным другом?
Мое колено еще больше вышло из-под контроля. Мне хотелось, чтобы оно перестало трястись до того, как мистер Бомон заметит это.
– Думаю, да.
– А ты был его другом? Единственным другом? – Его голос становился все тише и тише, словно он знал, что его вопросы трудно услышать в принципе, не важно, с какой громкостью он будет их задавать. Но несмотря на то, что он хотел успокоить меня, я начал сердиться, кровь ударила мне в лицо. Он, должно быть, увидел это, потому что не стал дожидаться ответов. – Послушай, я понимаю, тебе будет трудно говорить о Хейдене. Возьми, почитай, когда будешь готов. – Он протянул мне конверт из оберточной бумаги. Я не стал распечатывать его, просто сунул в рюкзак. – Я понимаю, ты опечален, и смущен, и к тому же сердит. Но все это при сложившихся обстоятельствах – совершенно нормально.
Прекрасно, теперь у меня есть разрешение на мои чувства. Я хотел было сказать что-то резкое, но это прозвучало бы как приглашение к разговору, а я не хотел разговаривать. Ни с мистером Бомоном, ни с кем-то еще.
