Сотни людей я засадил за решетку; многим из них пришлось несладко, а четверых ждал электрический стул. Однако я не думал, что вношу очень уж большую лепту в то, что политики гордо называют «борьба с преступностью». Спокойнее в Новом Орлеане от этого не стало. Почему же? Наркотики — вот главная причина. И вдобавок за четырнадцать лет службы мне ни разу не пришлось упрятать в тюрьму хотя бы одного владельца ночлежки или какого-нибудь магната районного пошиба, стригущего купоны со всех местных порнокинотеатров и массажных салонов.
Я продолжал наблюдать за Джерри, который тем временем снял фартук и направлялся в дальний угол бара; затем я пересек улицу под проливным дождем и вошел в бар как раз в тот момент, когда Джерри скрылся за занавеской. На освещенной сцене перед зеркалом во всю стену под звуки рок-н-ролла пятидесятых годов танцевали две обнаженные по пояс девицы, весь наряд которых состоял из крошечных, расшитых блестками трусиков да золотой цепочки на щиколотке. Мне пришлось подождать, пока глаза привыкнут к вспышкам стробоскопа, бликовавшего на телах девушек, на барной стойке, где сидели и пялились на стриптизерш посетители, и затем я направился к занавеске, за которой только что скрылся Джерри.
— Вам помочь, сэр? — спросил второй бармен — блондин в белой тенниске и черном галстучке на резинке.
— У меня тут встреча, с Джерри.
— Джерри Фальго?
— Ну да, вторым барменом.
— Я понял. Вы пока присядьте, а я скажу ему, что вы здесь.
— Не стоит.
— Эй, сюда нельзя.
— Это личный разговор, приятель. Не суйся.
Я прошел за занавеску в кладовку, уставленную бутылками с пивом и более крепкими напитками. Освещалась она всего одной лампочкой под жестяным колпаком; огромный вентилятор гонял туда-сюда горячий воздух. Дверь в маленькую комнатку была приоткрыта, Джерри стоял возле письменного стола на коленях, как в молитве, и сгребал с зеркала белый порошок свернутой в трубочку пятидолларовой бумажкой. Потом он выпрямился, поочередно заткнул каждую ноздрю пальцем и вдохнул; глаза его, моргнув, широко раскрылись, затем он наслюнявил палец, с помощью клочка бумаги скатал остатки порошка в шарик и потер им десны.
Меня он не замечал до тех пор, пока не направился к двери. Я скрутил его руки за спиной, положил свою ладонь ему на затылок и наклонил прямо к вентилятору. Его фетровая шляпа слетела; лопасти забарабанили по макушке с резким, чавкающим звуком. Потом я поднял его башку вверх, как делают с утопающим, втолкнул спиной вперед в маленькую комнатку и запер дверь изнутри. Лицо его побелело, в широко раскрытых глазах читался испуг, с разбитого затылка по волосам стекали струйки крови. Я рывком усадил его в кресло.
— Черт... черт возьми, парень, ты не своем уме... — заговорил он, заикаясь от ужаса.
— Сколько тебе заплатили, чтобы ты сдал Робин?
— Ничего мне никто не платил. Я не понимаю, о чем ты.
— Слушай сюда, Джерри. Здесь только ты и я. Я не собираюсь рассказывать тебе о твоих правах, ждать твоего адвоката, никаких поручителей, никакой защитной оболочки, чтобы чувствовать себя крутым парнем, ничего. Ты понимаешь?
Он провел ладонью по лбу и ошарашенно уставился на следы крови, оставшиеся на ней.
— Так ты понял меня?
— Чего?
— Последний шанс, Джерри.
— Да ни хрена я не понял. Какого хрена ты набросился на меня, ненормальный?
Тогда я достал из кармана пистолет, дал Джерри убедиться, что он заряжен, и приставил дуло к его голове, промеж глаз.
Он содрогнулся от ужаса, в его волосах заблестели капельки пота. Руки он плотно прижимал к бедрам, словно ему по почкам дали.
— Эй, друг, убери пушку, умоляю. Я не из тех, кого ты ищешь. Я здесь работаю, смешиваю коктейли и мою сортир. Я не крутой бандит, чтобы вламываться ко мне, как Кинг-Конг. Слышишь? Убери пушку.
— Сколько тебе заплатили?
— Сотню баксов. Послушай, я правда не знал, что они собираются ее бить. Просто думал, они предупредят ее, чтобы не путалась с бывшим легавым. Они не бьют проституток. Девки денег стоят. Не знаю, зачем им понадобилось ломать ей палец. Не надо было этого делать. Она все равно ничего такого не знала. Ну же, давай, убери пистолет.
