«Наверное, как делить ложе с ядовитой змеей», – подумал Дэймен, но оставил свою мысль при себе.
Едва стражи вышли за дверь, Дэймен обдумал свое положение. Освободиться пока возможным не представлялось. Руки ему развязали, цепь удлинили, но от кольца в полу ее не отделишь: слишком толстая. И ошейник тоже не расстегнешь. Он из золота, металла, по сути, мягкого, но тоже слишком толстый – тяжелый груз, который с шеи не сбросишь. Золотой ошейник для раба – что за нелепость? Золотые наручники еще нелепее. Они станут оружием в рукопашной схватке и валютой при возвращении в Акилос.
Если быть начеку, изображая уступчивость, возможность появится. Длины цепи достаточно, чтобы сделать три шага в любую сторону. В пределах досягаемости жбан с водой. Можно удобно устроиться на подушках и даже справлять нужду в медный горшок с позолотой. Дэймена не одурманили и не избили до беспамятства, как это случилось в Акилосе. У двери лишь два стража. Окно не заперто.
Свобода достижима. Если не прямо сейчас, то в скором будущем.
Он надеялся, что в скором. Время работало против него. Чем дольше он будет томиться здесь, тем больше времени получит Кастор, чтобы закрепиться на троне. Было невыносимо гадать, что творится с его страной, с его сторонниками, с его народом…
Но существовала и другая проблема.
Пока его не узнали, однако это не гарантировало, что не узнают и впредь. После битвы при Марласе шестилетней давности отношения между Виром и Акилосом едва теплились. И все-таки в этой стране наверняка найдется пара человек, которые бывали в столице Акилоса и знают Дэймена в лицо. Кастор отправил его в единственное место, где Дэймена-принца ожидало отношение хуже, чем Дэймена-раба. В любой другой стране пленители, выяснив, кто он такой, согласились бы помочь из сочувствия к его положению или в обмен на обещание награды от его акилосских сторонников. В любой стране, кроме Вира. В Вире так рисковать было нельзя.
Дэймен вспомнил, что сказал ему отец накануне битвы при Марласе, – что нужно биться, забыв о доверии, ведь вирцы слова не держат. На поле битвы правота отца подтвердилась.
Думать сейчас об отце он не станет. Нужно отдохнуть – с этой мыслью Дэймен хлебнул воды из жбана, наблюдая, как гаснут последние лучи догорающего дня. Когда в комнате стемнело, он уложил свое истерзанное тело на подушки и уснул.
* * *
И проснулся. Его тянули за цепь ошейника, пока он не поднялся. По разные стороны от него замерли два безликих, не отличимых друг от друга стража.
Комната освещалась все ярче и ярче: слуга зажигал факелы и вставлял их в стенные петли. Помещение было не слишком большим, и дрожащее пламя превращало его затейливое убранство в непрерывную игру света и извилистых теней.
В центре всех этих приготовлений, буравя его льдистыми голубыми глазами, стоял Лоран.
Темно-синие одежды обтягивали его как перчатка – от шеи до пят. Длинные рукава доходили до самых кистей. Не просматривалось ни кусочка голой кожи – все закрывала мудреная тугая шнуровка. Такую быстрее, чем за час, не ослабишь. Строгость наряда не смягчал даже теплый свет факелов.
Дэймен не увидел ничего, опровергающего его первое впечатление: Лоран был испорчен, как перезревший на ветке плод. Чуть набрякшие веки и вяловатые губы свидетельствовали о том, что беспутный принц бражничал ночь напролет.
– Я тут раздумывал, как с тобой поступить, – начал Лоран. – На кресте обломать или использовать так, как советовал Кастор? Думаю, второй вариант очень бы меня порадовал.
Лоран приблизился, остановившись лишь в четырех шагах от Дэймена. Расстояние было явно просчитано: даже натянув цепь до предела и оказавшись совсем близко, Дэймен не сможет его коснуться.
– Нечего сказать? Ну не смущен же ты теперь, когда мы остались наедине? – Вкрадчивый голос Лорана не ободрял и не успокаивал.
– Я думал, ты побрезгуешь мараться о дикаря, – отозвался Дэймен, стараясь не выдать эмоций, хотя сердце бешено стучало.
– Побрезгую, – согласился Лоран. – А вот если отдать тебя кому-то из стражей, возможно, понаблюдаю.
Дэймен едва не задохнулся от отвращения, не сумев сохранить внешнюю невозмутимость.
