Он замолчал на минуту, и я знала, он задумался о том, что я сказала, обрабатывал это. Самое клевое в моем отце было то, что он прислушивался, чтобы понять, а не для того, чтобы противодействовать.
— На самом деле, в каком-то смысле я могу с тобой согласиться, если я, конечно, понимаю тебя правильно. Люди, большинство из нас, взаимозависимы, и очень часто зависимость граничит с ненормальностью. Оба в паре ответственны за нормальную здоровую взаимозависимость. Но ты предполагаешь, что существует только один вид любви, Кэйтлин. Скажу тебе, что в мире существует столько же видов любви, сколько и звезд на небе.
— Это было очень поэтично, пап.
— Спорим, ты не знала, что я раньше писал для мамы стихотворения.
Это заставило меня вздрогнуть, и я села прямее на стуле.
— Ты писал?
— Да. И довольно хорошо для студента-медика, который был по уши влюблен в недосягаемую Снежную королеву. От этого она растаяла... немного.
Я услышала улыбку в его голосе, и это заставило меня скучать по его милому добродушию.
— Что же произошло?
— Я попросил ее выйти за меня замуж, не ожидая, что она скажет да, но она согласилась. Так что мы поженились, и я был безумно влюблен в нее. Она была так... хороша. Так активна. У неё был талант вдохновлять людей и удивлять их своим умом, потому что она такая и есть, она гениальна. И очень харизматична.
На секунду я задумалась об этом в ужасе оттого, что я привлекала парней, которые были, как моя мать.
Он продолжил:
— Но потом я разочаровался, потому что ей был нужен мир вокруг так же сильно, как нужен был я. И мне не нравилось это.
Я обдумала этот момент, как мой отец ревновал ко всему миру. Я и не могла представить моего отца ревнивым. Он был таким... хорошим. Даже сдержанным. Милым.
— И что ты сделал?
— Я сказал ей, что хочу развестись. Я сказал, что не могу быть с человеком, который всегда ставит меня на второе место, и что я совершил ошибку.
Я резко вздохнула.
— Почему я не знала об этом?
— Это произошло до того, как родилась ты.
— Что она сделала?
Папа вздохнул, словно выпуская давние воспоминания.
— Она умоляла меня остаться, что потрясло меня до чертиков. Она предложила оставить политику, и даже дошло до того, что она бросила борьбу за место представителя в комиссии>3, ничего мне не сказав. Она пыталась сделать из себя другого человека, потому что не хотела, чтобы я уходил. Она не хотела потерять меня.
— Это кажется... так не похоже на нее.
— Это и было. Не похоже. Но любовь — та любовь, которую она чувствовала ко мне, заставляет людей делать безумные вещи. Она все искажает и заставляет сомневаться в собственном выборе.
— Итак, очевидно, ты остался. Но тогда, как она вернулась в политику?
— Я понял, что уничтожаю ее своей ревностью. Она пыталась измениться ради меня и не в лучшую сторону. Ту часть ее, которую я любил больше всего: ее блеск, харизму, доброту, неистовое желание исправить несправедливость — была не совместима с моей ревностью. И еще я понял, что она не принадлежит ни миру, ни мне. Она принадлежит только себе самой. Мы все принадлежим только самим себе, пока у нас не появляются дети. Потом мы принадлежим нашим детям настолько долго, насколько они захотят этого.
Я со смехом выдохнула и покачала головой.
— Не сомневайся, что твоя мама любит тебя, Кэйтлин.
Чувство стыда, пока я размышляла над словами отца, заставило меня перестать ковырять формайку.
Он продолжил:
— Но у нее все получается чрезмерно. В твоем случае, она тебя уважает и доверяет до невозможности, поэтому надеется, что ты придешь к ней, когда будешь готова. Пока она только кусает ногти.
Я напряженно задумалась об этом, немного паникуя из-за того, что стояла бы перед разочарованной мамой.
— Что если я никогда не буду готова?
— Тогда ты будешь очень глупой, а ты не глупая. Ты упрямая, но не глупая.
— Я не знаю, как сделать это, пап. Как мне сделать все правильно?
— Приезжай домой на День благодарения. Поговори с мамой. Или покричи на нее. Просто сделай что-нибудь. Вы двое нужны друг другу, и я не смогу вынести следующий воскресный звонок без тебя, так что будь добра позвони сама. Просто... будь храброй.
