Ощущая в собеседнике внутреннее беспокойство, несмотря на весь его словесный камуфляж, Давлятов решил еще раз нажать, чтобы завладеть инициативой.
— Ну к чему эти литературные художества?! Я ведь вам прямой вопрос задал… Кстати, вчера я встретил его в компании возле моего дома. Я его сразу узнал. Тоже Лютфи… Он нам с покойным Мирабовым предлагал свои услуги — бункер в доме построить, место на кладбище высшего разряда получить, где академиков хоронят… и прочий подпольный сервис…
Хитрая усмешка промелькнула по лицу Лютфи, и он, откинув обе руки на спинку кресла, еле слышно засмеялся:
— Нет, с вами не соскучишься! Как в театре абсурда! Слышали про такой театр?
— Слышал, — резковато ответил Давлятов, чувствуя подвох.
— А я видел! Собственными глазами! Абсурд чистейший! К нам в клуб приезжал один высокого ранга среднеевропеец, премьер… Мы разыграли перед ним и его свитой наш коронный спектакль, про все тех же, в крови утопленных. Он смотрел внимательно через монокль, местами смеялся, местами негодовал, в конце стоя аплодировал… А потом говорит своей свите: «За мной, господа министры, на сцену!» И, не переодеваясь, не гримируясь, без бедуинских накидок и приклеенных орлиных носов, разыграли такое… словом, передовое их авангард-искусство… Примерно в таком духе… «Мой шейх, и они сумели… такую пятиэтажную эквилибристику нагородили, что на какой этаж ни сунься — всюду цены на нефть падают…» — «Понятно, триллион „мерседесов“… А каким путем вы думаете пригнать их к нашим берегам? Ведь мы закупили огромный айсберг пресной воды; его тянут к нам из Антарктиды японцы…» Все в таком духе. Шейх об одном, министр о другом. Правда, в пьесе абсурда речь не шла о шейхе и айсберге, там был среднеевропейский сюжет, но смысл тот же — в бессмыслице… Так и у вас, мой факир, а вы говорите о деле, которое предлагал мой братец покойному Мирабову. Но вы-то, надеюсь, не были тогда покойным, когда речь шла о респектабельном кладбище?
— Как же я мог быть покойником, когда я все слышал и видел, и слышал из уст вашего живого братца? — нервно дернул плечами Давлятов.
— Тогда кто же покойный? — в упор глянул на него Лютфи.
— Мирабов…
Лютфи с укором посмотрел на собеседника и покачал головой:
— Вы ведь понимаете: все, о чем мы здесь говорим, записывается на ленту. — И Лютфи протянул руку к столику, куда был вставлен невидимый аппарат, и нажал на кнопку. Послышался свист и бормотание, затем внятный текст: «…Он нам с покойным Мирабовым предлагал свои услуги — бункер в доме построить, место на кладбище высшего разряда получить, где академиков хоронят… и прочий подпольный сервис…»; «Нет, с вами не соскучишься! Как в театре абсурда!» Лютфи остановил магнитофон и сказал бледному, растерянному Давлятову: — Если вы кого-то еще будете убеждать, что живой предлагал мертвому место на кладбище… вас запрячут в сумасшедший дом или в лучшем случае дадут три года в лагере строгого режима за клевету…
Давлятов смахнул с лица пот и вымученно улыбнулся:
— Ну ладно… Зачем вы так? Мы ведь просто беседуем… как в театре… Лютфи тоже сразу же подстроился, словно ждал этого момента, и сказал деловито:
— Тогда продолжим то, ради чего мы с вами встретились, — рассказ о странных отношениях двух отцов — вашего отца и отца вашей подружки Шахло и ее брата…
— Слушаю! — подался телом вперед Давлятов.
Лютфи уютно закинул ногу за ногу и с ленцой в голосе пояснил:
— Я бы, конечно, мог дальше не идти, когда мне стала ясна роль Мелиса в истории с убитым, ваша роль и роль вашей подружки Шахло. Этого вполне достаточно, чтобы назвать мое расследование первоклассным. И закрыть дело… как это и случилось. Но я не был бы Лютфи, играющий все главные мужские роли в нашем самодеятельном театре, если бы не интересовался любой историей в ее совокупности и многосложности. Имя Байбутаева вам знакомо? — задал неожиданно вопрос Лютфи.
Давлятов ухмыльнулся, как бы укоряя следователя за очередной подвох с вопросом.
— Можно подумать, что вы не знаете всех, кого я знаю… Знаете вы прекрасно и фемудянского Бабасоля, который все время ходит с Байбутаевым неразлучно… У вас, должно быть, и отдельная папочка заведена на сей счет — фото моего фигурного дома. Байбутаев со своим чудо-аппаратом, анализом желчного сока академика Бабасоля… Странная у них дружба, странная! Никак не пойму, что влечет к Байбутаеву солидного, респектабельного академика? Какой расчет? Какая польза? — вдруг сделался словоохотливым Давлятов.
