— Все? — спросила она.
Нет, это еще не все! — сказал я, взял чистый бланк и продолжил: «Иногда это очень тяжелая повинность — думать о моих гуриях, об их нежности, их цветочности, об их легком метафорическом сходстве с ласточками, стрижами, об их задушевности и человечности. Когда они целуют меня в губы, все моралисты мира скручиваются в черные кулечки, словно отгоревшие фантики! У моих девочек на лицах лежит тонкая и ароматная пыльца. Эта пыльца и есть предмет моего вожделения, моей безумной страсти! И ты была одной из них. Горько мне об этом вспоминать!
В чем отличие моих прекрасных девушек, скажем, от трех чеховских одалисок? А именно в том, что чеховские девушки ходят по кругу и никак не могут сосредоточиться, в то время как мои одалиски сосредоточены целиком и полностью на моих предчувствиях. При этом они не теряют собственной свободы, ничем мне не обязаны. Они могут быть столь святы, насколько и порочны. И никто из них не станет корить меня за неверность. Подлинная свобода в моем понимании есть возможность созерцать тот мир, который ты желаешь созерцать. Измена есть способ познания Вселенной!
Но именно ты, моя любимая, не смогла этого понять! Так и сегодня— ты хочешь присвоить меня.
Сегодняшний день принадлежит мне. Я хочу увидеть его во всем блеске. Не думай обо мне. Яне буду думать о тебе. Прощай!»
Прочитав мою телеграмму, телеграфистка испытала просветление. Она поклонилась три раза на восток и три раза на запад и застыла, как смола.
Телеграфный аппарат сожрал мои слова и облизнулся.
Саша промолчала в ответ предрассветной тишиной.
Я действительно все так и сделал, как обещал: я забыл о ней!
Я сбросил с себя прах столетий.
Закрыл глаза и затем открыл их.
Вышел на балкон и посмотрел на Неву.
Я представил себе своих прародителей — всех, всех!
Две тысячи лет истории, и в результате на свет появляюсь я!
Я появился на свет в результате одного-единственного брака. Но этому браку предшествовали два, двум предшествовали восемь, восьми предшествовали шестнадцать, и так до бесконечности. Огромное, невероятное количество свадеб предшествовало моему появлению на свет!
Я решил сыграть все эти свадьбы, прямо сейчас, здесь! Собрать вместе всех моих прародителей, в лучшую пору их жизни, когда они были еще совсем молодыми: тысячи и тысячи моих воскресших пращуров, молодых и красивых девушек и парней. Свадьба моих прародителей на земле и на небе, на севере и на юге, во всех часовых поясах, вечная и бесконечная свадьба, один огромный многотысячный праздник в одно время, в одном месте, сейчас.
И когда совсем стемнеет — одна на всех огромная и прекрасная брачная ночь!
Скажите, ну разве моя жизнь может быть напрасной или бесцельной, если она является результатом страсти тысяч и тысяч людей? Их титанических усилий, крови и пота, воображения, вдохновения, исполинского любовного труда!
Моя жизнь уже не бессмыслица, она прекрасна!
Я взял лист бумаги и порвал его в мелкие клочья. Он был совершенно чистым, но я порвал его в мелкие клочья.
Поставил бокал на стол, и на скатерти отпечатался влажный серый кружок.
Выдохнул сноп огня.
За каких-нибудь полминуты научился думать так, как думают вещи.
Засыпал снегом всю Сибирь — от Урала до Камчатки!
Покрыл пять тысяч лошадок орловской породы!
Я выставил часовых по ту сторону этого мира.
Гвоздями присобачил Лаэрта к Гамлету.
Вдруг пошел дождь.
Я иду по серому городу в сером плаще, подаю нищим, любуюсь архитектурными излишествами, как вдруг моя речь автоматически выстраивается в столбцы:
— Оазис моей души!
— Моя Мессалина!
— Единственная и неутолимая жажда!
— Все эти годы наши отношения не теряют своей свежести.
— Многие дни были свидетелем тому, а еще чайные ложки и подстаканники.
— Сегодня я Мать Земля (странно слышать такое от мужчины), я чувствую, как ты ступаешь по мне своими босыми пятками, розовыми от удовольствия жить.
— Душа вечна. Она модница. Она меняет платья и после каждой смерти подыскивает что-то новенькое; когда я впервые раздел тебя глазами, твоя вечная душа была одета чересчур экстравагантно: тонкие колени, линии тела, уходящие в стратосферу, глаза острые, словно копья нибелунгов, шея жирафа, по которой стекает дождевая вода со всех крыш этого мира.
