— Никогда! Мы не могли целоваться, a priori[1], — прошептал я, зажав клапан телефонной трубки ладонью.
— Почему?
— У нее нет головы.
— Как это нет?
— Отрубили, — сказал я.
Саша пожала плечами и ушла. Она плотно закрыла за собой дверь, а я продолжил свой разговор с королевой:
— Вы посмотрите на немцев, они все в экстазе, они все такие счастливые, — сказала Мария-Антуанетта.
— Они думают, что история творится у них на глазах. Опрокидывая бетонные плиты, они как бы сами творят историю своими собственными руками, от этого и приходят в экстаз, — сказал я.
— Когда соотечественники наблюдали за моей казнью, они испытывали подобные чувства.
— О чем вы думали, когда ваша голова покатилась по эшафоту? — спросил я.
— Я не думала о Франции, о монархии, о новом романе, хоть и была влюблена. Я как бы потеряла свой собственный вес, а когда моя голова упала с плеч, ударилась об эшафот и покатилась по неоструганным доскам, я подумала: мамочка, мамочка моя милая, у меня теперь на лбу выскочит огромная шишка!
— Все революции заканчиваются массовым истреблением женщин.
— Я заметила, в большинстве своем революционеры — это очень непривлекательные мужчины. Не добившись взаимности, они устраивают общественные беспорядки для того, чтобы мстить за безответную любовь. Они жгут и убивают, но главное... много насилуют.
— Согласен.
— Вы симпатичный человек, вы мне нравитесь, вам никогда в голову не придет вдеть в петличку красную гвоздику, не правда ли?
— Никогда.
— Вы знаете, мой друг, когда у человека нет ноги, ему вдруг кажется, что она чешется.
— Наслышан об этом феномене, — сказал я.
— Точно так и в моей отрубленной голове постоянно вертится какая-то мыслишка, хоть я, конечно, прекрасно понимаю: это мне только кажется, это иллюзия, только иллюзия.
— А что делать?
— Пройдет.
— Я представляю, каково оно — жить без головы.
— Напрасно вы мне сочувствуете, у меня полно ухажеров. Для мужчины самое важное — это хорошенькая фигурка, для многих совершенно не важно, есть у женщины голова на плечах или ее нет. Напротив, безголовых любят больше.
— У вас есть друг?
— Есть, но я ему изменяю.
— Зачем вы это делаете?
— Очень сложный человек, эгоцентрик, но я люблю его.
— Рассказывайте.
— Он очень любит кошмары и ужасы. Его зовут Альфредо. Он янки. Он устраивает мне свидание в стиле эстетизированных ужасов Жака Калло.
— И как все это выглядит?
Очень непристойно. Он стелет на постель красные покрывала, зажигает свечи и выставляет на пол женские головы из воска... сразу штук десять или двенадцать. Я вхожу в зал под звуки тамбурина, воловьи жилы дрожат, издавая готические звуки, мои внутренности сотрясаются. А что происходит потом... о-ля-ля! Это не телефонный разговор.
— Я счастлив за вас.
— Поговорим, мои шер, о вас. Скажите, вы влюблены?
— У меня роман.
— И она, эта девушка, сейчас рядом?
— Не совсем, она в другой комнате.
— Вы действительно ее любите?
— Она недостойна меня. Как только набьет оскомину, я избавлюсь от нее.
— А любовница она хорошая?
— Вот здесь ничего не скажешь, великолепная любовница!
— Толстая дородная девка?
— Нет, худая, красивая, очень сильная и выносливая.
— Она говорит, что любит?
— Да.
— Не верьте ни единому ее слову.
— Я чувствую, она говорит правду, она готова отдать мне все: свою жизнь, молодость, красоту, здоровье, время, чувства, прошлое, настоящее, будущее, иллюзии, кровь — все, что у нее есть.
— А вы готовы принять эту жертву?
— Увы, нет. Все это богатство мне не пригодится. Для меня не имеет большого значения ее существование во Вселенной!
— Выстави ее за дверь. К чертовой матери!
— Сегодня же! Обещаю!
— Лучше было бы завести собачку.
— Абсолютно!
— Когда ты напишешь пьесу обо мне, ты же обещал? — спросила Мария-Антуанетта.
— Я обязательно напишу.
— Уже начал?
— Еще нет.
— Это нечестно, ты дал мне слово.
— Не знаю, о чем написать: о вашей жизни или о вашей смерти?
— Напиши хорошо, не важно, о жизни или о смерти, главное, чтобы героиню звали моим именем. Мне будет приятно. Можешь врать сколько угодно. Главное — хорошо напиши.
— Спасибо, это большая честь.
— Мне нравятся твои пьесы. Но мне не нравится, как их ставят на театре.
