– Кто такие?
Кречетов чуть покачивался на носках перед пленными. Левая рука привычно лежала на эфесе шашки, правая опущена вдоль бедра. Полковник не столько говорил, сколько цедил слова, подчеркивая тем самым даже не разницу положений, а то, что не считает пленных за людей. Так, нечто гадкое, недостойное простой беседы или нормального допроса.
Элизабет перевела сначала на один язык, затем – на другой.
Лицо женщины было ледяным, как и ее тон.
Один мужчина не выдержал, понурил голову и старательно прятал взгляд, зато второй неожиданно разразился речью с явными угрозами.
– Что он говорит?
– Говорит, что мы обязательно ответим за нападение на них, – недобро хмыкнула Элизабет. Трусихой называть ее явно не стоило.
– Кому ответим?
– За ними якобы стоят такие люди, которые не привыкли прощать ничего и никому.
– Люди? – процедил полковник. – Людьми здесь не пахнет. Какие-то звери, на которых даже жаль тратить пули. Так и переведите.
Но пленный не унимался, едва не кричал в ответ, лишь ничего ценного в его речах не было.
– Цыганков, – Кречетов окликнул стоявшего рядом урядника. – Научи эту мразь вежливости.
Уточнять способ обучения казак не стал. Как и переспрашивать, или – предупреждать. Нагайка взметнулась, описала дугу и со свистом обрушилась прямо на лицо наглеца. Последний даже не успел заслониться, настолько неожиданным было случившееся. Возможно – он просто не был знаком с казачьей неразлучницей.
Зато крик сменился вскриком. Рука запоздало устремилась к лицу, на котором набухала широкая красная полоса. Чуть в сторону – и пленный лишился бы глаза.
Урядник лениво отступил назад и очень медленно стал вновь заносить руку с зажатой нагайкой.
На лице недавно возмущавшегося пленника вместе с кровью появился ужас.
– Конкретно – имена, где живут? – бросил полковник.
И такое равнодушие скользило в его голосе, что поневоле веяло грядущим небытием.
– Он говорит: если что-то будет сказано, ему конец, – перевела Элизабет.
– Если я ничего не услышу, то… – продолжать Кречетов не стал. – Спросите, знают ли они, что такое баклановский удар?
Этого, разумеется, не знала и Элизабет. Откуда в чужом мире могут знать одного из славнейших казачьих командиров, в свое время наводившего ужас на диких горцев Кавказа?
– Все очень просто. Сабля опускается на плечо, – полковник снизошел до того, что указал на названную часть тела. Показывал он, разумеется, на пленном. – Дальше она движется вниз и наискось, и заканчивает свое движение, выходя у противоположного бедра. Таким образом человек делится на две неравные части. Впрочем, лучше один раз показать, чем десять – рассказать. Петр Антонович!
Собиравший оружие Буйволов неспешной походкой подошел на зов командира.
Подобно полковнику или уряднику, офицер не корчил зверских рож, вел себя абсолютно спокойно, а в его глазах стояло глубокое равнодушие. Словно не люди стояли перед ним, а так, всего лишь манекены, а то и мишени. Кто же обращает на мишени особое внимание, тем более – жалеет их?
Сюда же подтянулся и заинтересованный Кангар.
– Петр Антонович, будьте так любезны, продемонстрируйте, пожалуйста, баклановский удар, – попросил Кречетов.
– Хорошо, Андрей Владимирович, – кивнул Буйволов и деловито извлек из ножен клыч.
Солнце весело скользнуло по слегка изогнутому клинку, солнечным зайчиком отразилось на лицах пленных.
– Кого из них? – уточнил есаул.
– В самом деле, кого? – Кречетов равнодушно скользнул по пленникам. Так смотрят, когда решение играет малую роль. Вроде, сапога – начни с правого, или с левого, ничего это не меняет. Так, дело привычки, удобства или вкуса.
– Нет!! – заорал тот, который перед тем стоял с опущенной головой. Очевидно, он имел развитое воображение, и сейчас заранее чувствовал, как стремительно разрезает тело острая сталь.
