Планиверсум. Виртуальный контакт с двухмерным миром - страница 9

Даже мысленная речь Йендреда начала автоматически переводиться с его родного языка на английский, хотя и с некоторыми искажениями. Может быть, у программы искусственного интеллекта Феннела-Эдвардса оказалось что-то общее с разумом Йендреда? Может, формулировки запросов в системе Ламберта в чем-то совпали с особенностями ардийской речи?

Можно еще очень долго рассуждать о том, что же послужило спусковым механизмом, но я, пожалуй, на этом и остановлюсь. Дальше гадать бессмысленно.

А. К. Дьюдни.

Уитэм-Эбби, Оксфорд,

Июнь, 1981 г.

Йендред жил (и, надеюсь, живет и сейчас) на планете Арде, имеющей форму диска. В начале нашего знакомства мы ничего не знали об Арде, но под конец узнали очень многое.

У планеты Арде расплавленное ядро и твердая кора. Три четверти поверхности (точнее сказать — окружности) занимает океан, и одну четверть — единственный материк. Океан называется Фиддиб-Хар, а материк — Айем-Коллош.

В двухмерном мире тоже действуют законы гравитации, и именно благодаря им планета имеет форму круга. Арде представляет собой огромный двухмерный диск, который сохраняет свою форму под действием сил притяжения. Арде кругла по тем же самым причинам, по которым Земля шарообразна.

Кроме единственного океана и единственного же материка у планеты Арде есть атмосфера. У поверхности она более плотная, но с высотой становится все более разреженной и, наконец, сменяется почти что вакуумом — двухмерным межзвездным пространством, из которого и состоит большая часть вселенной под названием Планиверсум. Где-то там, далеко в космосе, плывет звезда Шемс. И Арде, и Нагас — вторая планета системы — движутся вокруг Шемса по круговым орбитам, подчиняясь все тому же неумолимому закону гравитации.

Ардийцы, как мы привыкли их называть, живут на материке Айем-Коллош. Правильнее было бы сказать, что они живут внутри материка, потому что их дома находятся под землей. Но все же мы легко можем изобразить ардийца, стоящего на поверхности Айем-Коллоша.

Ардиец (его силуэт закрашен черным, чтобы не рисовать все внутренние органы) указывает на восток. Мы называем это направление восточным, потому что именно в той стороне каждое утро восходит Шемс. Ардийцы называют это направление «ванл», а противоположное ему (западное) — «пунл». Севера и юга на Арде нет, есть лишь восток и запад. Еще два важных направления, куда мог бы показать ардиец, — это верх и низ.

Смену дня и ночи можно легко показать на схеме, где размер ардийца сильно увеличен в сравнении с размером Арде.

Мы измерили ардийские сутки, и их продолжительность составила тридцать один час и двадцать пять минут. За это время Арде делает полный оборот по часовой стрелке. В начале дня находящийся в точке A ардиец, глядя на восток, увидит восход Шемса. Примерно через семь часов и пятьдесят одну минуту этот же ардиец переместится в точку B, где Шемс будет стоять в зените. Там сейчас полдень. Еще через семь часов и пятьдесят одну минуту для ардийца, находящегося в точке C, начнется закат и Шемс медленно опустится за горизонт. Ночь продлится пятнадцать часов и сорок две минуты, и полночь наш ардиец встретит в точке D.

На Земле долгота дня зависит от времени года, но на Арде продолжительность дня и ночи всегда одинакова и постоянна.

Скажу честно, размышления о смене дня и ночи на Арде вызывают у меня смешанные чувства. Когда я пишу о восходе и закате, я представляю себя ардийцем, стоящим на вершине скалы и наблюдающим полоску света над полосой земли. Поле зрения сузилось до предела, и огромный мир превратился в окружающую меня бесконечно тонкую линию. Я отвожу взгляд от Шемса, садящегося на западе, поднимаю голову вверх (не поворачиваю — это для меня невозможно!) и снова опускаю, на этот раз глядя на восток, где все уже погрузилось во тьму. Словно настоящий ардиец, я любуюсь угасающими красками дня, дышу вечерним воздухом, слушаю звуки, доносящиеся из-под земли, и радуюсь приближению ночи. Скоро я спущусь в свой подземный дом, но сначала всласть налюбуюсь вспыхивающими на небе звездами, которые усеивают полукруг неба над моей головой. И вдруг я снова оказываюсь землянином, заключенным в тюрьму, суровее которой нет. Когда я вновь бросаю взгляд на опускающийся за горизонт Шемс, я вижу, что этот закат — всего лишь жалкое подобие земных закатов.