Значит, есть она, эта нить, тончайшая, почти неощутимая, но протянутая оттуда… И каким-то непостижимым образом соединялась она сейчас в его воображении с «Девушкой у костра», словно эстафету он принимал у своего невидимого предка. Странно, но почему-то, когда он стоял у этого камня, у него все время было такое чувство, что он должен торопиться, что ему отпущено не так уж много времени, словно столетия, прошедшие до этого дня, истощили свою силу, передав ему свою ношу…
Может быть, поэтому он так торопился, старался не пропустить ни одного дня, нервничал, когда она задерживалась.
А в один из вечеров она не пришла совсем. Он сидел у догорающего костра, и когда понял окончательно, что она не придет, решил идти в лагерь, к геологам. И в это время услышал сзади резкий скрип сапог, взбирающихся по каменистому склону, и тяжёлое мужское дыхание.
Он обернулся. Рядом с ним, глубоко сунув руки в карманы, стоял геолог и разглядывал полотно на подрамнике.
— Та-ак… Ждете, значит?
— Жду, — сказал Берестов.
— Напрасно ждете. Не придет она. — Он вытащил руку из кармана и постучал пальцем по полотну. — Между прочим, не похоже.
— Почему не придет? — с трудом сдерживаясь, спросил Бэрестов.
— Потому. Услал я ее к соседям.
— Зачем?
— По делу. У нас ведь работа — не игрушки. — Он опять постучал пальцем по полотну. — Непохоже рисуете, говорю.
— Это не ваша забота.
— Как же не моя? Вы у меня работника отвлекаете, голову ей заморочили… Вот я и решил посмотреть, стоит ли…
— И пришли к выводу, что не стоит?
— Нет, не стоит. — Он блеснул своей коронкой.
— Знаете, есть такая поговорка, насчет полработы.
— А-а… — Он смерил Берестова насмешливым взглядом, перешагнул через бревно, сел. — Слушай, поговорить надо!
— Говорите!
— Садись, чего стоишь. В ногах правды нет.
— Постою.
— Ну, как хочешь… — Он щёлкнул зажигалкой и прикурил, затягиваясь. — Слушай, уходил бы ты по добру отсюда!
— Что-то не понял…
— Чего ж тут не понять. Мало тебе гор вокруг? Иди в Хумсан, в Бричмуллу… Там знаешь виды какие!
— Мне и здесь хорошо.
— Тебе-то, может, и хорошо… Другим — не очень.
— Я мешаю вам чем-нибудь?
— Мешаешь. Голову ей задурил — вот что!
— Чем же это я «задурил ей голову», как вы выражаетесь?
— Болтовней своей. И этим… — Он презрительно кивнул в сторону полотна. — Думаешь, я не понимаю, зачем это тебе нужно? Нигде в мире такого лица не нашел, одно единственное нашел! Так вот что я тебе скажу — ничего тут у тебя не выйдет, понял? Напрасно стараешься, время тратишь, краски переводишь! Напрасно! Эту девку не такие, как ты, испытывали!
— А вы ей, простите, кто будете — муж, отец, брат?
— Не твое дело! Я за нее в ответе, понял? Так что выбрось из головы!
— Вообще-то говоря, следовало бы прекратить этот разговор… — тихо сказал Берестов. — Но я все-таки скажу… Меня действительно поразило ее лицо. Как художника, понимаете? Хотя, — он махнул рукой, — все равно не поймете!
— А может, пойму. Ты попробуй, скажи.
— Нет настроения… Но дело не в этом. Насколько я понимаю, не это вас волнует. Так вот, во всем, что касается остального, можете быть спокойны. Никаких дурных мыслей у меня нет и не было.
— Правду говоришь? — быстро спросил геолог. Не поворачивая головы, он пытливо глянул на Берестова.
— Абсолютную правду.
— Что ж, может, оно и так… Да только у нее мысли всякие появились.
— Откуда вы знаете?
— Чую. У меня на это дело чутье!
— Что ж теперь делать, — сказал Берестов. — Она живой человек. И, к счастью, мыслящий человек. Естественно, у нее и мысли могут быть разные… Кстати, вот о вас она все время говорит хорошо. Мы тут спорили с ней.
— Вон как! Значит, хорошо?!
— Да.
— Что-то не видно по ней.
— Это естественно, — сказал Берестов. — Чем больше будете нажимать, тем больше сопротивления встретите. Это уж характер такой.
— Верно. Тут ты прав. Я и сам так думаю.
— Ну, а если понимаете, чего ж себя так ведете?
— Черт его знает, тоже ведь характер! Понимаю, а ничего поделать с собой не могу! Все мне надо, чтоб только по-моему было. И во всем. Иначе покоя мне нет, изведусь. Сам себя съем!
— Так вы, значит, других едите, чтоб себя не съесть? Так, что ли?
