Едва письмо было отправлено, как меня стало съедать раскаяние. Разве так надо писать Халлы?.. Я составлял любовные послания всей роте, откуда только бралось красноречие! «Хотел доверить письмо журавлиной стае, да побоялся, что медленно летают. Послал бы на крыльях ветра, но ветер может замешкаться в пути. А телеграфные провода всему свету разболтают нашу тайну! Поэтому посылаю по струнам сердца. И ты ответь мне так же…»
Мое сочинительство имело среди товарищей большой успех. Девушки спешили с ответными заверениями в вечной любви, а у бойцов удесятерялись силы. Каждый чувствовал, что готов перескочить реку с берега на берег или поднять целый грузовик. Права пословица: другим лапшу нарезает, а себе похлебки не нальет.
С течением времени короткое письмецо Халлы стало представляться более многозначительным. В нем уже звучало прямое обещание будущей встречи: раз законный муж пропал, мы можем считать себя как бы вновь обретшими друг друга. В самом деле! Разве ей не могли объяснить в военкомате, что означают слова «пропал без вести»?..
Потом пришло письмо от матери. Она радовалась, что получит на трудодни не только пшеницу и просо, но и сыр, масло. Меня удивила весть, что мать собралась даже строить дом. «На Улутепе, — писала она, — есть каменоломня. Камень крепкий и белый, как мрамор. Сестрица Мензер надоумила. Подсчитала возможные расходы и сказала, что за два-три года вполне можно управиться. Сначала поставить стены, потом возвести крышу, напоследок останется внутренняя отделка. Колхоз даст арбу для перевозки камня, а рабочие руки — старшие школьники, товарищи Амиля. Он и сам вымахал с хорошую орясину. Если денег не хватит, сказала Мензер, она даст в долг до твоего возвращения. Не люблю я, сынок, протягивать руку, но как отказать ей? Сердце у бедной разбито. Последнее время ходит со сдвинутыми бровями, будто от тайной боли. Если есть у тебя добрая весточка для нее и старой Гюльгяз, не ленись, напиши. Хорошо, если бы Селим воевал рядом с тобою и вы были бы опорой друг другу! А насчет дома напиши побыстрее. Осенний день короток: едва откроешь утром глаза, ан уже и смеркается. Если начинать стройку, то до зимы. Посоветуйся с Мензер. Ее очень чтят в селении: умница и обо всех заботница…»
Меня продолжали одолевать разные мысли. Халлы старается вовсе не для моих родных. Не для того чтобы в новом доме поселился я с привезенной красоткой, а Халлы хочет всему миру наперекор, чтобы на высоком крыльце стояли мы с нею, плечо к плечу, держали друг друга за руки и смеялись громко и счастливо.
Многое во мне изменилось за четыре года. К двадцати двум годам я уже выглядел настоящим мужчиной. Исчезла ребяческая пухлость щек, скулы обтянуло. Я стал более крепок и жилист. А Халлы?.. Нет, она не поблекла, не увяла в трудные годы. В ней сохранилась прежняя живость, ее улыбка. Она держалась уверенно, как настоящий директор школы, все называли ее теперь Мензер-муэллиме, учительница Мензер.
Она пришла к нам в дом в строгом жакете.
— Ты очень возмужал, Замин, — сказала она ровным голосом. — Военная форма тебе идет. В школе есть доска с фотографиями фронтовиков, наших бывших учеников. Не хватает только твоей. Ждал, когда наденешь генеральские погоны? — скупо пошутила она.
Пришлось ответить ей в том же духе:
— Солдаты и генералы — мы все старались воевать хорошо. Даже если в школе прежде не считались отличниками…
Пока я произносил эти слова, меня пронзила простая мысль: а ведь я дома, наконец-то дома! Мечты сбылись. Стою на крыльце, и рядом со мною Халлы. Все остальное не имеет значения.
Я оперся на перила, пахнущие свежей краской, устремив жадный взгляд на долину Дашгынчая.
Было самое начало лета. Холмы и овраги нежно зеленели, дикий мак качался на высоких стеблях. Склон Каракопека был засеян горохом, и тропинки, которые я так хорошо помнил, исчезли. Доносился гул падающей воды. Небольшой водопад низвергался в долину, весь в белой пене.
— Похоже, вы затеяли поставить в ущелье водяную мельницу? — спросил я.
Мензер словно обрадовалась новой теме разговора.
— Ты спроси, как это вышло? — живо подхватила она. — Помнишь, где росли кусты диких роз? А плотина Дашгынчая была чуть повыше. Мы провели оттуда арык, вода теперь доходит до подножия холма.
