— Если ты продолжишь улетать вперёд, нам с Селтигаром не останется, с кем воевать, мой друг.
— Когда мы только обсуждали поход, я, кажется, говорил, что победа нужна дому Таргариенов, — усмехнулся в ответ Геймон.
Однако только когда они добрались до Ступеней, битва началась по-настоящему. Пиратские главари объединили силы перед лицом общей угрозы и поджидали лордов в каждом узком проливе. Половина кораблей Селтигара затонула в одной из самых кровавых битв, а пришедшие с юга Редвины потеряли десяток галер из-за шторма.
Геймон и Нейракс не знали отдыха, кружа над Ступенями от берегов Дорна до Тироша, но не могли разорваться на части. В одном из боёв Люцерис Веларион оказался ранен, и Геймон в ответ выжег дотла пиратское убежище на Кровавом Камне. Стрелы и копья тучами летели в Нейракс, но броню старого дракона им было не пробить. В том бою Геймон искренне радовался, что оставил Балериона на Драконьем Камне.
— Я рад… — проговорил Люцерис, когда Геймон навестил его. «Морской орёл» и ещё несколько кораблей Велариона встали на якорь у оконечности Серой Петли, отбитой у пиратов ранее, чтобы перевести дыхание и залечить раны перед новым сражением. — Я рад, что дракон мой союзник.
— Друг, — поправил его Геймон, вглядываясь в лицо Велариона, бледное и осунувшееся. Его плечо было повреждено, но мейстер, учёный лекарь из Староместа, сказал, что всё обойдётся. Люцерис уже вставал с постели и горел желанием взять в руки свой меч и подняться на палубу. Он смог это сделать неделю спустя, и битвы продолжились.
А затем в одно туманное утро на северном горизонте показались тени. Они всё росли, и ветер доносил шум мощных крыльев. Выбежав из палатки, Геймон бросился к Нейракс, вскочил на спину неосёдланного дракона и резко взмыл в высоту. В голове молодого Таргариена мелькали самые страшные мысли: может ли быть, что из Тироша послали слово в Валирию, и архонты решили проверить, чем занят беглый дом? Если так, возможно, придётся сражаться. Геймон знал по рассказам, как ужасны битвы драконов, но надеялся на размеры и свирепость Нейракс.
Три дракона стремительно приближались друг к другу. Они встретились высоко над морской гладью — и Геймон издал клич радости и облегчения, узнав драконов и их гордых всадников. Он развернулся и вскоре приземлился в веларионовском лагере вместе с другими. Бледный Люцерис вышел навстречу со всей прытью, на которую был способен.
— Мой лорд! — выдохнул он и преклонил колено перед Эйнаром Таргариеном.
— Встаньте, лорд Веларион, — приказал Эйнар, спускаясь со спины дракона.
— Отец! — радости Геймона не было предела. — Дядя! Это чудо — видеть вас!
— Не чудо, — хмыкнул в ответ Эйликс. — Благодари свою сестру, Геймон.
— Дейнис написала нам, что ты ушёл на Ступени вместе с Люцерисом, — проронил старый лорд, обводя молодых цепким взглядом — примечая рану Велариона, суровость, появившуюся в глазах возмужавшего сына.
— Мы здесь за славой для нашего дома, — ответил Геймон, вскинул подбородок.
— Ты здесь за своей славой, сын, и выгодой для торговли, — возразил Эйнар. — Однако я не обвиняю тебя. Напротив, — едва заметно улыбнулся он.
Геймон широко улыбнулся в ответ. Скользнув взглядом по мечу на его боку, Эйнар сказал:
— Ты стал воином, сын мой. Обычная сталь не подходит воину-дракону, — с этими словами старый лорд расстегнул пояс и протянул сыну свой клинок. — Мне более не идти с ним в битву. Чёрное Пламя по праву твой.
— Отец… — с замиранием сердца проговорил Геймон, принимая фамильный клинок из валирийской стали. За его спиной Люцерис подался вперёд, чтобы лучше рассмотреть. — Я клянусь, что буду достоин этого меча.
— Я не имею в этом сомнений, — ответил Эйнар.
Флот вернулся в Дрифтмарк месяц спустя с абсолютной победой. Противостоять трём драконам пираты не могли, и на Ступенях — по крайней мере, на время — воцарилось спокойствие. Геймон Таргариен возвращался победителем.
— Это лишь первый из твоих успехов, я уверен, — сказал Люцерис после пира, когда друзья дышали на террасе морским воздухом Высокого Прилива.
— Ты будешь величайшим Таргариеном, брат, — добавила Дейнис. Её беременность разрешилась благополучно, подарив Геймону здорового сына, которого назвали Эйгон. — По крайней мере, в ближайшие сто лет.