– Есть ли свидетели, которые подтвердят, что дошло до такого события?
Инквизитор вспомнил сопутствующую Бастарду женщину и двух слуг. Все они находились в комнате, когда хозяин замка произнёс неосторожные слова.
– Трое, – ответил он.
– Они дадут показания по доброй воле?
– Не думаю, но двое из свидетелей это слуги, так что проведение допроса не вызовет сопротивления, какого мы могли бы ожидать в случае дворянина. Третьим свидетелем является жена Бастарда.
– Прекрасно, – прошипел Вишер. – Как ты думаешь, сколько солдат мне придётся послать вместе с инквизиторами? Сто? Двести? А может, придать им катапульты и осадные башни?
Ловефелл понял, что дни Вишера в качестве его руководителя в Амшиласе уже сочтены. Он уйдёт на другую, более тихую работу, или будет отправлен на достойный отдых. В красивый загородный дом с садом и вышколенными слугами. Займётся чтением книг, охотой в компании соседей, или чего бы он там только ни захотел. Хоть вышиванием гобеленов для стен приходских церквушек. Но, безусловно, не защитой святой и единственной веры. На это у него в сердце уже осталось слишком мало жара.
– Оттон, мой дорогой друг Оттон, почему ты забываешь, что наша сила основана не на солдатах, а на славе Божьего имени? – Спросил он безмятежно, ибо видение ухода Вишера не было ему неприятно.
– Весьма красноречиво, дорогой Арнольд. – Вишер обратил на него ледяной взгляд. – А раз так, может, сам потрудишься в Юнглинстере?
– Я не привык обсуждать приказы, и если ты отдашь такой, я исполню его без колебаний и с соответствующим тщанием, – ответил Ловефелл, глядя начальнику прямо в глаза.
– А значит, именно так и поступим, – заключил Оттон. – А теперь прости, но мне нужно вернуться к работе. Ты можешь идти, Арнольд, и займись, будь любезен, всеми формальностями.
«О, да, я займусь», – подумал инквизитор. – «Я позабочусь и о том, чтобы отчёт о сегодняшнем разговоре попал в те руки, в которые должен попасть».
* * *
Он знал, в какую комнату проводили Анну-Матильду, поэтому направился туда, чтобы увидеть её в последний раз. Он не должен был этого делать и по словам Вишера мог заключить, что такой его поступок был крайне нежелательным. Девочка сидела на высокой кровати среди обтянутых шёлком подушек. Рядом с ней стоял, пребывая в задумчивости, молодой монах. Ловефелл знал этого человека и знал, что, несмотря на невзрачный внешний вид, он является одним из лучших знатоков тёмного искусства. В каком-то смысле даже более искусным, чем сам Ловефелл.
Анна-Матильда повернула голову в сторону инквизитора.
– Пришёл надо мной поиздеваться? – Спросила она тоном, который должен был быть враждебным, но на самом деле в нём звучало уныние.
– Я не посмел бы, госпожа. Я пришёл лишь для того, чтобы попрощаться.
Он смотрел напряжённо на неё, надеясь, что ему удастся, может, даже не понять, кем она была в своей истинной форме, но получить хотя бы малейшую зацепку. Однако он не мог пронзить мрак, который окружал её сознание.
– Господин Ловефелл, – монах поднял глаза, – не делайте этого, будьте любезны.
Инквизитор поклонился.
– Прощай, Анна-Матильда, – сказал он.
– Я тебе этого не забуду, – пообещала она, а в её голосе звучала лишь чистая, ничем не замутнённая ненависть. – Я никогда тебе этого не забуду.
Он подошёл и погладил её по щеке. Аккуратно, одними кончиками пальцев. Она не отстранилась, как будто его прикосновение было ей абсолютно и совершенно безразлично.
– Не забудешь, – согласился он. – Но придёт время, когда чем лучше ты будешь помнить, тем больше ты будешь меня любить. Так же, как я всей душой люблю тех, кто создал нового меня.
Она смотрела на него, и в её детских глазах серны появились слёзы. Он знал, почему Анна-Матильда плачет, и, уходя, улыбался собственным мыслям.
