— Слушай приказ, — объявил он. — Нам надлежит вылететь звеном по маршруту с целью изучения возможного района перехвата фашистских самолетов. Метод: наблюдение предметов на местности, сверка местности с картой, запоминание объектов, которые могут быть использованы как ориентиры. Замечу, что район Ярославля и Рыбинска, за исключением Волги, беден характерными ориентирами. Вокруг сплошные леса и болота.
Затем был определен порядок взлета и посадки.
Мы слушали приказ, затаив дыхание. Это уже боевая задача, и если встретим врага, то уклоняться не станем. Кроме того, облет района для нас означал, что наше комсомольское звено уйдет в боевой вылет первым.
…Запускаем моторы. Выруливаем. Вслед за командиром идут Мосякин, Ребрик. Теперь и моя очередь. Даю газ. Чувствую тяжелый бег колес по заснеженной дорожке. Двигатель работает ровно. Держу руки на рычагах. Беспокоит, что крылья почти касаются снежных сугробов. Зацепи чуть-чуть кончиком — и поломка, а то и авария. Мне не приходилось еще поднимать в воздух машину в таких условиях.
Самолет взлетел прямо и ровно. Итак, первый экзамен выдержан.
Построившись звеном в правом пеленге, прошли над стартом, как на параде. Внизу на фоне снега виднелись наши самолеты, снегоочистители, заправщики. Техники махали нам руками. Хотелось радоваться и петь: наконец-то в твоих руках грозное оружие. Теперь поскорее бы в бой!
В условленной зоне определили направление железных дорог, характерную конфигурацию лесных массивов и просек, населенных пунктов, водохранилищ. Возвращаемся домой. Командир снижается. Мы все идем за ним. Внизу вижу знакомые очертания летного поля. Скоро посадка, а там доклад о виденном, итоги, выводы. Завтра или послезавтра — боевое задание. Что же, машина и район облетаны, сам я давно готов к бою.
Подлетаю к аэродрому, готовлюсь заходить на посадку. Вдруг слышу внезапные перебои в двигателе. Тяга ослабевает. Проверяю кнопки зажигания, пробую сектор газа, пытаюсь увеличить скорость. Ничего не получается. Скорость молниеносно падает, самолет проваливается. Выпускаю шасси и снижаюсь. Прямо передо мной поле аэродрома. Вот колеса врезаются в снег. Проскочил полосу, не выдержав расстояния.
В конце пробега машина «клюнула» носом, сломался злосчастный винт… Вокруг меня поднялось большое облако снежной пыли.
Что теперь будет?
Прибежали техники, комиссар полка, подняли нос самолета, оттащили машину в сторону. Прибыл инженер.
— Докладывайте, — приказал строго. Отказал двигатель. Причины не знаю.
— Посмотрим.
Инженер полка Айвазов не «прогнозировал», хотя, безусловно, предвидел несколько возможных причин.
Осмотрели самолет, винт, опробовали управление, зажигание. Дошли до баков с горючим.
— Проверить основные, — приказывает Айвазов.
— В основных горючее выработано, — докладывают техники.
— Резервные!
Спустя минуту голос техника:
— Резервные не включались.
Так вот в чем дело! Горючее в основных баках закончилось. Следовало поставить кран на резервные — и двигатель заработал бы снова. Очень простое решение в создавшейся аварийной обстановке даже для самого молодого летчика.
Прошел час, и мне сообщили решение командира полка: за халатность, в результате которой произошла поломка боевого самолета, отдать меня под суд.
Моя вина была очевидной. Еще бы! Вывести из строя боевой самолет… И не при каких-то сложных обстоятельствах, а в обычных условиях, при облете района, вдали от боевых действий. И машина не старая, не побитая и потрепанная, а исправная, боеспособная. Вывод и решения командира были совершенно справедливы.
Прошел день, а меня почему-то не берут под арест. Лишь комсорг полка младший политрук Григорий Иванович Черных, встретив меня, со строгостью предупредил, что о моем проступке предстоит серьезный разговор на заседании комсомольского бюро.
— Потеряли комсомольскую ответственность, — сказал комсорг, перейдя со мной на «вы».
— Понимаю. А что теперь?
— Посмотрим, что решит бюро.
Я ходил как в воду опущенный два дня. На третий меня вызвал комиссар полка Миронов.
— Отдыхаешь? — спросил он и кивком указал на табуретку у стола.
