Но, второе, что я говорю: и вы пытайтесь быть объективными и хотя бы рассудочно встать на позицию другого, в данном случае – России. Можно приписать своему визави все недостатки мира. Но вы тоже попытайтесь, говорю я, понять «этих русских». Что это за нация, которая создала такое огромное государство? Почему империя для этой нации одновременно и тяжкий крест, и счастье? Бремя, которое ты несёшь, и счастье от того, что никто чужой твоей судьбой не распоряжается… Многим бы хотелось такое бремя-счастье иметь… Но тогда и жертвы нужно было соответствующие приносить, а не просто отдаваться от одного хозяина другому.
Попытайтесь сыграть за нас нашими фигурами на нашей стороне доски. Если вы объективно просчитаете варианты, окажется, что не так уж много того, что можно русским в вину поставить. И посмотрите, сравните: что было, когда вы находились под другой пятой – Гитлера, Наполеона… Имперское начало всегда прорастает в нескольких географических точках, где и появляются великие державы. И практически никогда – в других местах. Китай когда-то все хоронили, а он как великая держава возродился. США – не новое имперское образование, это та же Британия, с той только разницей, что бывшая колония стала метрополией, при этом американцы по всем своим повадкам, в том числе и в политике, – типичные англосаксы. И большинство европейских стран всегда находилось в чьей-то орбите влияния, всегда были чьими-то вассалами. По большому счёту именно так и обстоит дело и сегодня.
Суверенитет как национальная идея
Мой университетский коллега, занимающийся немецкой философией, как-то сказал мне, что по-немецки и по-русски понятие «пространство» – далеко не одно и то же. Для нас это «простор», безграничность. А в немецком языке это слово означает нечто замкнутое, некий ограниченный ареал. Поэтому, нисколько, естественно, не оправдывая гитлеризм, я понимаю, что означает для немцев расширение «жизненного пространства». Вот, в частности, откуда идёт Drang nach Osten – натиск на восток, и чем объясняется идея колонизации восточных территорий.
Нам такое расширение было не нужно – мы и так уже много веков самое большое по территории государство мира, да и в доимперский период проблемы малого «жизненного пространства» для Руси и русских не было. Земли у нас всегда было много.
Это просто пример, но очень важный пример отличия национального, включая политическое и государственное, мышления разных народов, разных стран. То же и с политическими системами.
Я уверен, что русская система власти отличается и в демократическом, и в деспотическом своих вариантах от немецкой и англосаксонской. В частности, государственная независимость является для русских одной из высших политических и человеческих ценностей. После выхода из-под власти Золотой Орды нам не надо объяснять, что такое иго, чьё бы оно ни было – Орды, Ордена или западного капитала. Поэтому «предатель» в России – самое «чёрное» слово. И оккупант-гитлеровец для нас в чём-то лучше полицая: он-то пришёл поживиться чужой землёй и расширить «жизненное пространство». А полицай жаждет навязать закрепощение не чужому, а своему собственному народу, своим соплеменникам. Нам психологически проще подчиняться даже весьма посредственному собственному начальству, чем принять ту или иную форму оккупации. Этого не понять маленьким и средним европейским странам, в истории которых сдача своих городов завоевателям норма, а у нас – исключение и национальный позор.
Независимость государства – одна из высших ценностей гражданина России. Именно поэтому ельцинское десятилетие и последние годы горбачёвской перестройки останутся и в официальной (в конечном итоге), и в народной истории одним из самых позорных периодов в истории России, когда страна вынуждена была жить как при Лжедмитрии. Рассказы о «рыночных реформах», «первоначальном накоплении» и «демократических свободах» – это словесная эквилибристика, которая призвана затушевать краткие годы полуколониальной зависимости и утраты суверенитета, годы выплаты дани Западу.
