Вау, думаю, какие в Питере все культурные. Все, что нам историк в школе под строгой тайной рассказывал - все знают. Прямо обидно даже. Неужели у меня теперь нет ничего сокровенного?
- Ну ладно, - говорит Герман, - значит, будешь у нас работать в качестве кондиционера. Это нам сейчас, сам видишь, позарез нужно. Жара. Приходи послезавтра на акцию. В десять утра. Первый раз взносы можешь не приносить.
- А я и не собирался, - сказал я, да и пошел.
Только прошел домиков пять, слышу сзади топот, и Варька меня догоняет.
- Эй! - кричит. - Эй, ты!
Я не отзываюсь.
- Ну, как тебя там!
Я не отзываюсь. Варька забежала вперед, - ноги у нее были пыльные, но сама она вся свежая, как клубника, и что-то было в ней очень справедливое, как будто она дождь за три дня чуяла.
- Ну, короче, ты, короче, чего, не местный?
- Не местный, - сказал я достойно, - сами ми не здешные. А что, собственно?..
- Да у тебя что, уши отсохли? - кричит Варька.
И тут я дотумкал.
- А-а! - кричу. - Земеля! Ура-а!
- Я вэээбще-то питерская, - важно поправилась Варька, - одначе...
- У-у-у! - завопил я в полнейшем восторге и стал Варьку обнимать, правда, осторожно.
И от нее, как и от Катерины, даже в эту жару не пахло подмышками или носками, а пахло неожиданно зимними и темными запахами: не то чем-то цитрусовым, не то просто резким синим ветром.
4
Бабушка вечером подошла, поджав ручки на животе, и сказала:
- Егор!
- Что?
- Ты зачем сюда приехал?
Она прекрасно знала, зачем я приехал, а вопросом своим хотела сказать: "Ты, Егор, дурак, не учишь физику и никуда не поступишь". Поэтому я ответил:
- Я все знаю. Я взял с собой учебник. Он распространяет вокруг себя ауру. Не волнуйся, тебе вредно.
Бабушка укоризненно сжала красные губы.
- Ты хоть решил куда поступать?
- Решил, - сказал я. - Вот тебе мои документы, завтра отксерокопируешь их и отнесешь, ну, в одно место.
- Не нукай, не запряг! - в полный голос завопила бабушка. - Вот сейчас выгоню тебя по одному месту поганой метлой, будешь знать!
Я прирожденный начальник. Если человек орет на тебя, значит, сейчас будет подчиняться.
- Ну, согласись, - говорила бабушка полчаса спустя, вымазывая пальцем банку из-под сметаны, - что надо учить физику. Вот ты сейчас свежий, вот поди и поучи.
В комнате, где меня поселили, на полу повсюду лежали чемоданы с тряпками и игрушками, всякие сломанные шмудаки - пульты от телевизоров, игры "тетрис", безногое буратино. Все это усеивало пол, а поверху хлам припудривала пыль. На уродливом шкафу тоже пылилось что-то очень пластмассовое. Зато окно было большое, с медными ручками, в три рамы, и за ним стоял прозрачный жаркий воздух. Он становился все зеленее, как будто дом опускался на дно. Я лег на раскладушку. Учебник физики просился в руки. Я решил помучить его ожиданием.
Вот, подумал я, - лежу здесь, практически почти учу физику. А на фиг мне эта физика? Может быть, я по природе приспособлен к чему-то лучше, чем к физике? Просто в нашем отстойном городишке, в нашем Каменном угле, принято, чтобы те мальчики, которые не хотят идти в армию, становились инженерами. Вот и все. С другой стороны, если рассудить здраво, все тройки в моем аттестате совершенно одинаково круглы. Кроме четверки по физкультуре. Эмбарас ан ришас. Теперь в институте будет то же самое. Вот выучусь, мечтал я тоскливо, - буду провода на столбы навешивать, блин. Каждый месяц буду я таскаться за зарплатой. У меня будет толстая жена...
Нет, воскликнул я про себя, нехорошо так себя настраивать! Не так! У меня будет не толстая, а пухленькая жена! Жена-пампушечка! Я буду навешивать на столбы провода, это напряженная работа, от меня будет каждый вечер пахнуть током... в сумерках я крадусь по проспекту Ленина в кирзачах, из карманов у меня торчат вороха денег... откуда вороха?.. по десятке разменяю, и будут... Это будет суровая жизнь, со столба видно Каменный пояс, и весь я буду похож на героя наших краев Василия Никитича Татищева. Я - наводнение! Я выше ординара. Меня купят выше номинала. Я - много обещающий!..
В этот критический момент надо мной в последний раз мелькнул дневной свет, я уснул, и мне стали сниться идиотские сны.
