Когда принесли счет, каждый открыл бумажник, и один достал из своего конверт, положил на стол и щелчком переправил товарищу.
— Взгляни-ка, Роже. Я нашел это письмо в пятницу в такси у вокзала Аустерлиц. Сунул его в карман и забыл о нем. В тот же вечер я уехал за город, а сегодня утром снова надел этот пиджак и увидел, что оно все еще здесь. Я хотел было отнести его на почту, а потом опять забыл.
Роже посмотрел на оборот конверта и прочел имя отправителя:
— Зачем тебе относить на почту письмо, которое поможет тебе познакомиться с Сесилией Дальфор? Отнеси его ей сам. Она занятная, тебе нравится, ты ей даже восхищаешься, и вот как раз случай сказать ей об этом. Не упускай удачу, Поль, не упускай удачу, которая свалилась тебе с неба.
Поль, бывший человеком романическим, скрытным и страстным, не верил сам себе и довольно долго размышлял над последствиями поступка, к которому его подталкивал Роже.
— Она не увидит в этом ничего, кроме знака восхищения. Да, ты прав, я пойду к ней сегодня же вечером, — вымолвил он наконец.
В шесть тридцать Сесилия была в ванной комнате. Портниха, ползавшая вокруг нее на коленях, проводила примерку едва наметанного платья — черного, облегающего и сильно декольтированного, намеченного белыми нитками и скрепленного булавками. В этот момент Одиль объявила, что с ней хочет поговорить какой-то месье.
— Месье?
— Месье.
— Али-Баба, — отозвалась Сесилия и, позабыв о том, что она не причесана, не одета, полуголая и похожа на астролога в этой тунике, покрытой кабалистическими знаками, вошла в свою пещеру. Там стоял мужчина, который не мог поверить своим глазам. Мужчина — это серьезно, и его молчание напугало ее.
— Мадам, — начал он, сунув руку во внутренний карман пиджака, — я нашел в такси письмо, которое вы написали…
Она перебила:
— Дальше можете не продолжать. Сколько вы хотите? Сто тысяч? Двести? Какова ваша цена?
При этих словах он положил письмо обратно в карман.
— Ни гроша, ни сантима.
— Тогда чего вы хотите? Чего вы ждете от меня?
— Я жду, чтобы вы пригласили меня поужинать с вами наедине. Только этого я и хочу.
— Никогда.
— Не будет ужина — не будет и письма. Всего хорошего, мадам, и знайте, что я не вернусь.
Было что-то пугающее в его непринужденности и что-то тревожное в его серьезности. Он повернулся к ней спиной, открыл дверь и вышел; но когда он уже стоял на лестнице, она побежала за ним вслед и удержала его:
— Ужин в ресторане?
— Нет, здесь, у вас.
Она взмолилась:
— Попросите что-нибудь другое, просите что угодно.
— Я ничего другого не хочу. Да или нет?
— Я хочу сказать…
— А я говорю — в пятницу вечером.
Она почувствовала, что отказ окончательно ее погубит, и, поскольку в его глазах и улыбке она видела лишь предзнаменования катастрофы, прошептала: «Я согласна, мошенник, негодяй, мерзавец…», затем быстро отвернулась и, не помня себя, бросилась на диван в своей пещере Али-Бабы.
Гюстав, который как раз возвращался с работы, увидел, что какой-то мужчина, чьего лица он не разглядел, вышел из его дома и сел в машину. В противоположность своей привычке Гюстав не задержался в буфетной, а прямо прошел к жене, которую нашел в растерзанном виде.
— Сесилия, дорогая, что с тобой? Тебе плохо, ты больна?
— Больна? О нет, ничего страшного, все прошло, — ответила та, приходя в себя, и встала с дивана.
— Ну и слава Богу, ты меня напугала. Что за мужчина отсюда вышел?
— Мужчина?.. Ах да, правда, мужчина… Это… Ах да… Это врач. Кто же еще!
— Врач?
— Какой ты странный, Гюстав! Ты первый заявил, что у меня нездоровый вид, а теперь удивляешься, что приходил врач?
— Откуда ты его знаешь?
— Я его не знаю.
— Он что, с неба свалился?
— Нет. Это знакомый… — она замешкалась, и первым именем, пришедшим ей на ум, оказалось имя Жильберты Ило: — Это знакомый Жильберты.
— Жильберты? Разве она не в Орлеане?
Сесилия притворилась, будто теряет терпение:
— Гюстав, если ты хочешь получить от меня ответ, не задавай больше вопросов. Мне стало плохо во время примерки. Разве это трудно понять! Женщины — героини, уж можешь мне поверить, а я просто рискую жизнью, чтобы тебе нравиться. Я хочу сделать тебе приятное, одеваться по твоему вкусу и вот чуть не погибла ради кокетки.
