Я хотел бы побудить вас мне больше писать. Единственная передышка в армии – это чтение писем. Происходит это на бегу к построению, за несколько минут, но благодаря этому осуществляется связь с внешним миром и снимается царящее здесь напряжение. Получать письма – чрезвычайно важно, и бедный тот солдат, которому нет писем. Я в этом нуждаюсь, может быть, даже больше других, потому что другие, во всяком случае, видят свою семью каждый отпуск. Я, разумеется, не жалуюсь, и с тем, что есть, обхожусь наилучшим образом.
Любимая моя Тути, 4. 10. 64
Как видно, тебе не удалось самое главное в армии: стать одной из многих, быть в общем ряду. Я об этом, с одной стороны, сожалею, потому что если ты не смиришься с существующим положением, то не сможешь ис* пользовать время службы самым лучшим и самым легким образом. С другой стороны, говоря по правде, я этому рад. В сущности, выбора у тебя нет, и приспособиться к ситуации тебе придется. Ты ведь заранее знала и говорила, что это будет твоей главной проблемой в армии, но была уверена, что преодолеешь ее. А я, мне кажется, был в этом уверен еще больше тебя.
У нас здесь несколько другая проблема. Я остался совсем один. Живу сам в себе, общаясь с одним лишь человеком – с самим собой. При этом в хороших отношенияхсо своей частью. Я тебе говорил однажды, что помогаю ребятам во время пробежек, маршей и т. п. Но я этого не люблю. Принцип взаимопомощи тут не оправдан – не думаю, что взамен мне самому когда-нибудь понадобится помощь. Но в последнее время я совершенно смирился с положением, все равно – смотреть, как другой падает с ног, и не поднять его, не помочь ему, пока во мне осталась хоть капля силы, – я не могу. Но только 8 том случае, если он сам старается изо всех сил. Если не старается
– то недостоин помощи. В палатке положение, естественно, иное. Там правило "все за одного, один за всех” касается и меня, и с самого начала я действовал в этом духе.
Получил сегодня также и письмо от Биби. Я его не ожидал так был ему рад! Думаю, что этого человека я люблю больше всех людей на свете. Я не относился к переписке с ним серьезно. Биби существует на свете, и этого мне было достаточно. Живя за границей, я мало писал в Израиль. За 4 месяца до возвращения я написал К. Он ответил гневным письмом – как смел я писать просто так, безо всяких объяснений? Действительно ли я хочу возобновить контакт, который по моей собственной вине за это время ослаб? И т. д., и т. п. Я ужасно смеялся, читая письмо. Ответил ему, что он болтун, что, несмотря на весь его гнев, я остался его другом, потому что я хорошо его знаю. Он ответил очень сердечным письмом, но больше я ему не писал. Вернувшись в Израиль, я убедился в том, что был прав. То же и с Биби, с той разницей, что от него никогда не последовало бы такой реакции. Он меня знает лучше, чем кто бы то ни было. Так я, во всяком случае, считаю. Я всегда с радостью получаю письма от тех, кого люблю. Но если писем нет – так нет, и ладно. Биби пишет в основном о себе, о своих занятиях, немного о ежедневной жизни. Когда Биби пишет о доме, о родителях, об Идо, я верю ему, как будто стою рядом, вижу все, что происходит, и докладываю самому себе.
Говорят, что в следующий четверг мы выходим на учения. Нам предстоит пройти до места километров 70. Если верить слухам (а по-видимому, это так), мы вернемся только через три недели. Очень-очень надеюсь, что ты к тому времени окажешься в городе.
[ К Тути 1 7.10.64
Усталость и изнеможение дают себя знать. Не проходит урока, чтобы кто-нибудь не задремал, и ему не опрокинули на голову фляги. Бродят с полузакрытыми глазами и дрожью в коленях. Все меньше и меньше в нашей роте жителей Иерусалима. Я этого не замечал, пока М. не подсказал, что нас осталось только пятеро. Печальная ситуация!
Не проходит дня (кроме сегодняшнего), чтобы я не получил от тебя письма. Письмо – луч света, разгоняющий окружающее оцепенение.
Хочу написать побольше и не могу. Иногда я способен писать и писать. А сегодня мне кажется, что я пишу не письмо, а телеграмму.
Кстати, принимай происходящее в армии как оно есть, не поддавайся навязчивым мыслям. Парни здесь ломаются духовно потому, что не в состоянии собраться и сосредоточиться на том, что происходит здесь. Поэтому их точит мысль о доме, о жизни на гражданке и т. п. – обо всем, что в данный момент недостижимо.
