По возвращении в Нью-Йорк мечтаю провести с Вами еще один восхитительно приятный вечер, и, надо ли говорить, что в любое время, когда Вы соберетесь посетить Англию, Вам будет оказан тот любезный прием, который мы с большим удовольствием оказываем всем американцам, и тот почет, с которым мы встречаем всех поэтов. Искренне любящий Вас
Оскар Уайльд
30. Миссис Джордж Льюис{44}
Чикаго, гостиница «Гранд Пасифик»
Вторник, 28 февраля 1882 г.
Дорогая миссис Льюис, пишу Вам это письмецо, чтобы сообщить, что после Чикаго у меня было два больших успеха: Цинциннати, где меня пригласили прочитать лекцию вторично — на сей раз для рабочих о мастерстве ремесленника, — и Сент-Луис. Завтра начинаю турне по одиннадцати разным городам и буду читать лекции одиннадцать вечеров подряд, а в субботу на будущей неделе вернусь сюда и прочту вторую лекцию. Затем отправлюсь в Канаду и, кроме того, возвращусь читать лекции в Новую Англию. Конечно, приходится переносить всякое — как всегда, впрочем, — но все же в том, что касается практического моего влияния, я добился такого успеха, о каком не мог и мечтать. Во всех городах открывают после моего посещения школы прикладного искусства и учреждают общедоступные музеи, ища у меня совета относительно выбора экспонатов и характера здания. Ну а люди искусства почитают меня как юного бога. Но, наверное, мало что из этого достигает Англии. Моя пьеса, вероятно, будет поставлена, хотя дело это еще не решенное. Где-то в мае рассчитываю возвратиться.
Передайте, пожалуйста, мой самый сердечный привет мистеру Льюису, искренне Ваш
Оскар Уайльд
31. Миссис Бернард Бир{45}
[Сиу-Сити]
[Приблизительно 20 марта 1882 г.]
Сам не знаю, где я нахожусь, где-то среди каньонов и койотов: одно — разновидность лисицы, другое — глубокое ущелье, я точно не знаю, что есть что, но на Западе это и неважно… Я также видел индейцев: в большинстве своем они до странного похожи внешностью на Джо Найта, некоторые смахивают на Альфреда Томпсона, а когда они ступают на тропу войны, это ни дать ни взять процессия Джорджей Сала… Я также встречался с рудокопами, почти такими же всамделишными, как у Брет Гарта, а еще я читал лекции, скакал, позволял носиться со мной как со знаменитостью, вызывал восторги, подвергался хуле, терпел насмешки, принимал знаки преклонения, но, разумеется, был, как всегда, триумфатором.
Омаха, штат Небраска
21 марта 1882 г.
То, что Вы подарили мне, дороже золота, ценнее любого сокровища, которое могла бы предложить мне эта огромная страна, где вся земля покрыта сетью железных дорог, а каждый город служит гаванью для судов со всех концов света.
Этот сонет я всегда любил, и действительно, только художник высочайшего мастерства и совершенства смог бы извлечь из чистого цвета такую дивную, чудесную музыку; а теперь я почти влюбился в бумагу, которой касалась его рука, и в чернила, послушные его воле, проникся нежностью к милой прелести его почерка, ибо с младых ногтей я, как никого, любил Вашего изумительного родича, этого богоподобного юношу, подлинного Адониса нашего века, который ведал тайну серебряностопых посланий луны и тайну утра; который внимал громогласию первых богов в долине Гипериона и пению легкокрылой дриады в буковой роще; который увидел Маделину у расцвеченного окна, и Ламию в доме Коринфянина, и Эндимиона среди ландышей; который избил забияку приказчика-мясника и выпил за посрамление Ньютона, подвергшего анализу радугу. В моем раю он на века поставлен рядом с Шекспиром и великими греками, и, может быть, в один прекрасный день
Божественный, ко мне он снизойдет,
Мой поцелует лоб сладчайшими устами,
С любовью высшей руку мне пожмет.
Еще раз благодарю Вас за эту дорогую мне память о человеке, которого я люблю, и спасибо Вам за те добрые и сердечные слова, которыми Вы сопроводили свой дар; в самом деле, было бы странно, если бы та, в чьих жилах течет кровь, что побуждала петь этого юного жреца красоты, не была моей соратницей в великом деле возрождения искусства, которое пришлось бы Китсу так по душе и которому оно обязано больше, чем кому-либо другому.
