Письма к Василию Розанову - страница 15
Моя литературная судьба есть удивительная школа терпения — и только! Завидовать нечему! А поучиться некоторому неозлоблению, думаю, можно. В отношении Страхова ко мне прежде всего есть что-то загадочное, так думает и Владимир Соловьев. Объяснить очень трудно. Все объяснения не подходят.[25]
Ну, прощайте. Господь с вами. Не раз уже молился за вас грешными моими молитвами и впредь не забуду. Отчего бы вам не побывать и с молодой женой у от. Амвросия (да и у меня кстати)? Диаконицу хвалите, а сами подражать ей не хотите?
Ваш от души К. Леонтьев
Рукопись и портреты, ваш и жены вашей, не забудьте прислать. Только с женой вместе на одной фотографии не снимайтесь, ради Бога. Это ужасный mauvais genre!
P.S. 25-го мая. Две заметки о Соловьеве Влад. На счет его даровитости.
Я ему раз писал (прошлой зимой) в частном письме: «Счастье ваше в том, что вы способностями выше всех нас, ваших противников (переименовал: Страхова, себя, Яроша, Астафьева и т. д.); но из этого не следует, что вы теоретически правы, и что жизнь пойдет по вашему пути. И Наполеон I был выше всех современных ему полководцев, выше Веллингтона, Кутузова, Блюхера, Шварценберга и т. д. Иони все сознавали его превосходство; но все-таки оружия не слагали и кончили тем, что низложили его, ибо история была за них, а не за него». Соловьеву это так понравилось, видно, что он читал это место Страхову (пропустивши впрочем — к сожалению — его имя). Страхов тогда обратился ко мне с письмом, в котором рассказывал о «хвастовстве»[26] Соловьева и кстати спрашивал, как я думаю о «фальшивости» и «лукавстве» Соловьева, который его, Страхова, в этих же именно дурных свойствах обвиняет. Вообразите оригинальность моего положения между почти единомышленником, которого я не люблю и даже не уважаю, и противником, которым и лично, и литературно восхищаюсь?! Считая Страхова и по природе, и специально в делах со мною крайне фальшивым[27], утомленный, наконец, собственным моим по отношению к нему долготерпением (30-летним!), я ответил ему кратко, открытым письмом, что «не намерен входить в подобный разбор, кто из писателей наших более фальшив и кто менее, но предпочитаю ответить словами прор. Давида: «Уклоняющегося от меня лукавого не познах» (т. е. не хочу с ним больше водиться)».
NB. И после этого как раз вам случилось к нему обратиться за сведениями обо мне.
2) Вл. Соловьев о Достоевском в частном письме.
Лет 6 тому назад Соловьев, почти тотчас же вслед за произнесением где-то трех речей в пользу Достоевского (где между прочим он возражал и мне, на мою критику пушкинской речи Д-го, и утверждал, что христианство Д-го было настоящее святоотеческое), написал мне письмо, в котором есть следующее, весьма злое место о том же самом Фед. Мих-че: «Достоевский горячо верил в существование религии и нередко рассматривал ее в подзорную трубу, как отдаленный предмет, но стать на действительно религиозную почву никогда не умел».
По моему, это злая и печальная правда!
Ведь я, признаюсь, хотя и не совсем на стороне «Инквизитора»[28], но уж, конечно, и не на стороне того безжизненно-всепрощающего Христа, которого сочинил сам Достоевский. И то, и другое — крайность. А еванг. и святоотеч. истина в середине. Я спрашивал у монахов и они подтвердили мое мнение[29]. Действительные инквизиторы в Бога и Христа веровали, конечно, посильнее самого Фед. Мих.[30] Ив. Карамазов, устами которого Фед. Мих. хочет унизить католичество, — совершенно неправ.
Инквизиторы, благодаря общей жестокости века, впадали в ужасные и бесполезные крайности; но крайности религиозного фанатизма объяснять безверием — это уж слишком оригинальное «празднословие». Если христианство — учение божественное, то оно должно быть в одно и то же время и в высшей степени идеально, и в высшей степени практично. Оно таково и есть в форме старого церковного учения (одинакового с этой стороны и на востоке, и на западе). А какая же может быть практичность с людьми (даже и хорошими) без некоторой доли страха? Начало премудрости (духовной) есть страх Божий; плод же его любы».
