Стоя на улице с телевизором, мы высматриваем такси. Мартин считает, что мы можем дотащить его пешком. Короткими перебежками. Чем больше мы потратим денег, тем меньше останется на героин. Но сегодня я больше не могу ходить. Я спрашиваю, кто его купит. Мартин отвечает, вытянув руку в попытке поймать очередную машину:
— Он нормальный парень. Думаю, в основном он занимается скупкой, чтобы было с кем поговорить. Притащишь ему диски, так он спросит, не хочешь ли ты их с ним посмотреть. Пару недель назад я продал ему CD-плеер, так мы выпили с ним его же ящик пива, а потом он так нажрался, что подарил мне этот плеер. Я, дескать, ему настоящий друг, он хочет, чтобы это было у меня. И я ушел от него с деньгами и плеером под мышкой.
Еще одно такси проезжает мимо. Опытный таксист чует наркомана издалека.
— Может, мне попробовать.
Мартин понимает, что я имею в виду. Встав у стены дома, он разглядывает свои руки.
Следующее такси останавливается перед нами, мы подтаскиваем телевизор и ставим на заднее сиденье, я сажусь рядом, Мартин — вперед. По дороге мы разговариваем мало, буквально несколько фраз о хорошей погоде и сколько она простоит, боимся сболтнуть что-нибудь, что пробудит в шофере подозрения.
Такси въезжает на тротуар перед низким жилым корпусом с маленькой детской площадкой, на которой играют несколько детей. Мартин вылезает, обходит машину и открывает дверь со стороны телевизора.
— Мы сейчас вернемся с деньгами, нам их нужно забрать.
Шофер поворачивается на сиденье, кладет руку на телевизор:
— Он постоит, пока вы не вернетесь с деньгами.
— Хрен тебе, этот телик подороже стоит, чем вонючая поездка на такси.
— Он останется, вернетесь с деньгами — получите телик.
— Как будто мы с ним можем куда-нибудь смыться, подумай сам!
Мы вытаскиваем телевизор, шофер уже не пытается его удержать. Нас двое против одного, да и Мартин привел хороший довод. Мы несем телевизор до одного из ближайших подъездов; поддерживая ношу коленом, Мартин звонит в домофон. Через пару минут нам отвечают. Мы втаскиваем телевизор на первый этаж.
Он стоит, с трудом помещаясь в дверном проеме, ждет нас.
Ему под тридцать или чуть за тридцать, но на первый взгляд он выглядит старше из-за жира. Большие круглые щеки и глаза, исчезающие в складках мяса. На нем тенниска, совершенно растянутая, и треники с пузырями. Он отступает на пару шагов, чтобы мы могли войти и поставить телевизор.
С нами тремя и телевизором в прихожей не продохнуть.
— Деньги у тебя?
— Да, но я могу заплатить только четыре тысячи. Это старая модель.
— Да ни хрена подобного, разуй глаза.
— Четыре тысячи, я дам за него четыре тысячи. Цвета на этой модели не очень…
— Да плевать мне на цвета, мы договаривались на пять, так что будь любезен, давай пять.
С улицы слышен гудок такси, похоже, шофер теряет терпение.
— О'кей, дай-ка денег, поговорим, когда вернусь.
Медвежонок, переваливаясь, идет через прихожую.
Кто-то отодрал дверной косяк, видны голые кирпичи. Явно не без умысла, даже без косяка ему трудно протиснуться. Мы идем за ним. Гостиная маленькая, стены светло-желтые. Воздух затхлый, пахнет потом. Он обходит кафельный столик, опирается на подлокотник старого дивана, обтянутого черной кожей. Медленно наклоняется вперед и пытается вытащить что-то из-под диванной подушки. Я отступаю на пару шагов, так, что оказываюсь в дверном проеме, Мартин стоит между мной и толстяком. Не могу сказать, что нервничаю: что бы он там ни пытался выудить, это происходит как в замедленной съемке. Он отдувается, отодвигает потную прядь со лба. Затем сдается и садится. Диван под ним прогибается, он проваливается вниз. Затем наклоняется и шарит между ног, пока не находит под подушкой пачку денег.
