слова. Тогда через 3–6 месяцев станете понимать легкие книги (если знаете немножко грамматику)[97].
Сологуб усиленно занялся самообразованием: прошел основы психиатрии, курсы психологии, биологии, анатомии, истории философии и религии, западноевропейской литературы; он начал изучать французский язык, пробовал свои силы в переводе с немецкого, который изучал в Учительском институте, и французского.
Занятия историей философии помогли будущему писателю утвердиться в мироощущении, которое стихийно сложилось у него вследствие переживания глубоко драматичного личного опыта и стало определяющим на многие годы. Оправдание собственного жития и бытия он нашел в солипсизме и пессимистическом учении А. Шопенгауэра, изложенном в труде «Мир как воля и представление» (с 1881 года неоднократно переиздавался в переводе А. А. Фета)[98].
В десятилетие провинциальной «ссылки» Сологуб написал черновой вариант романа «Тяжелые сны» и несколько сотен стихотворений[99]. Первое, «Лисица и Ёж», появилось в четвертом номере журнала «Весна» за 1884 год[100], еще 22 были напечатаны в «Свете», «Иллюстрированном мире», «Луче» и др.[101]
Сологуб возмужал внутренне и преобразился внешне. 6 сентября 1888 года М. М. Агапов писал ему о впечатлении, которое произвела на него полученная из Великих Лук фотография:
Спасибо большое тебе, дорогой Федя, что не забываешь меня, действительно, мне очень и очень приятно было увидать тебя с мамой, какие Вы стали. Мамино лицо напомнило мне мать мою, напомнило детство, и счастлив ты, что имеешь до сих пор мать с собою, ты можешь с ней и вспомнить прошлое, вспоминать свое время полусознания. Ты смотришь совсем профессором, я нашел, что ты совершенно оригинален лицом, т. е. не напоминаешь ни отца, ни мать. <…> я тебя сразу узнал, а маму я нашел, что довольно-таки постарела, а я помню ее молодое лицо. Жаль, что ты сидишь все там, трудно выбраться назад, когда судьба забросила в провинцию[102].
Более всего в период затянувшихся «тяжелых снов» Сологуб мечтал вернуться в Петербург, где, как он надеялся, могло осуществиться его призвание. 17 июня 1890 года он писал Латышеву из Вытегры:
Я не сумел бросить писания стихов, несмотря на свои неудачи, хотя, к сожалению, редко работал над ними. В прошлом году, однако, два моих стихотворения были помещены в газете «Свет», а в нынешнем году 6 стих<отворений> в «Иллюстр<ированном> Мире» Окрейца, 1 в московской газете «Рус<ский> Лист<ок>»; кроме того, Н<иколай> Ив<анович> Ах<утин> говорил мне, что Вы сообщали ему о моих стихах в «Ек<атеринбургской> Нед<еле>», но этих стихов я не видел. Этим случаям я не придавал значения, т<ак> к<ак> они не принесли мне никакой выгоды; но это оживило во мне надежды на то, что я могу кое-что писать, что могло бы дать мне, хотя незначительный, заработок.
Но, соображая причины своих неудач и мои постоянные стремления все-таки работать в этом направлении, я пришел к заключению, что тогда как работать стихами и прозою (чем я также занимаюсь) можно только при условии возможно большего общения с людьми и их общественными интересами, — я был поставлен вне такого общения. Обвинять в этом одну провинциальную жизнь несправедливо, потому что она все-таки жизнь.
Скорее виноваты некоторые качества моей натуры, заставлявшие меня чувствовать себя неловко под всеобщим вниманием, которым жители уездного города дарят каждого, чтобы сплетнями о нем наполнить пустоту своей жизни. Люди, в кругу которых я вращался и которые не могли остаться без влияния на меня, были слишком погружены в мелочные интересы и до того пропитаны провинциальной односторонностью и неподвижностью, что я мало выиграл в своем развитии от общения с ними.
Газеты, журналы и книги не могли заменить живых людей, — да и средства мои были очень ограничены, а получать книги в провинции дешевым способом почти невозможно. Бросить занятия стихами и прозой мне не хочется и не захочется долго, хотя бы я так и остался неудачником в этой области; во мне живет какая-то странная самоуверенность, мне все кажется, что авось и выйдет что-нибудь дельное. Поэтому все чаще и чаще мечтаю о жизни, хотя бы на короткое время, т<о> е<сть> на несколько лет, в Петербурге. Возможно ли это, и как это осуществить? Я буду Вам бесконечно благодарен, если Вы не откажете мне в Вашем совете или содействии, хотя я уже и так безмерно обязан Вам
