— Скажи мне правду. — сказала она. улыбаясь ему.
Сердце Кавасимы забилось от того, как внезапно изменился тон ее голоса.
— Какую правду?
— Зачем ты меня вызвал? Ведь не для садомазохистских игр, правда?
Он был уверен, что на его лице сейчас застыло странное выражение. Тиаки тоже заметила это и подумала: «Он ошарашен. Он так удивлен тем, что я разгадала его секрет, что и говорить не может».
«Зачем она, черт ее побери, говорит такие вещи?! — думал Кавасима. — Зачем, после болтовни про суп с карри, вдруг открывать карты, признаваться, что она читала мои записи и знает все?! Может, ей это доставляет удовольствие — полюбоваться на мою реакцию? Но как это может доставлять удовольствие — любование чьей-то реакцией, если ты знаешь, что в результате можешь умереть? Может, она рассказала все врачу? А врач позвал полицейских, и они сейчас, в эту минуту, меня схватят?
— Так вот, о больнице… — Голос его немного дрожал.
Тиаки окончательно решила: он ошарашен, он хочет сменить тему. Какой застенчивый. «Он не любит говорить о себе самом и не любит задавать другим вопросы, и он настолько робок и застенчив, что никак не мог подступиться ко мне, вот и выдал себя за клиента».
— Спросил доктор что нибудь? — спросил он.
— О чем?
— Ну, знаешь, о ранах… О том, откуда они у тебя.
— Я сказала ему, что упала с велосипеда.
— С велосипеда?
— Ага. Велосипеды — у них же сейчас куча всяких дополнительных приспособлений. Держателей для бутылок с водой, рычагов, ну всяких штучек в этом роде. Я имею в виду — сама-то я не велосипедистка, но читала об этом в разных рекламных журнальчиках, которые валяются в магазинах. Ну и многие люди ранят ноги, когда падают с велосипедов.
— Так ты сказала, что упала с велосипеда.
— Думаю, он мне не поверил, но какая ему разница.
— Что ты имеешь в виду?
— У него было полно пациентов в приемной, и мне показалось, что он очень переутомился, так что даже если он не поверил мне насчет падения с велосипеда из-за других шрамов, думаю, это не очень его обеспокоило.
— Из-за других шрамов? — спросил этот человек, и Тиаки показала ему длинный рубец на тыльной стороне своего левого запястья. — И на ноге их много, но там ты не увидишь из-за повязок.
«Я мог догадаться, — думал Кавасима. — Она хроническая маньячка, склонная к суициду. И как это я раньше не видел? Шрамы на запястьях были как раз на сгибе, а бедра залиты кровью, но все равно, догадаться можно было. Хронический случай, непреодолимое стремление к саморазрушению. Может, она хочет, чтобы я убил ее, — размышлял он, глядя на шрам и чувствуя, что сердце его снова начинает биться быстрее. — Может, она как раз сейчас ждет, что я достану нож».
Девушка взяла его за руку и улыбнулась. Движением глаз и головы она давала ему понять, что хочет, чтобы он следовал за ней, и повела его через всю комнату к полутораспальной кровати в углу. Она посадила его на край кровати и села рядом с ним, все еще держа за руку. Ее увлажненные глаза уставились на шрамы, что виднелись на запястье, а уголки рта кривила чуть заметная улыбка.
«Это должно очень шокировать его, — думала Тиаки. Она потянула руку и нежно погладила волосы мужчины. — Он еще не пришел в себя. И потом он такой трусишка, такой робкий — я должна сама пригласить его. Я должна дать ему понять, прежде чем будет готов суп, что можно дотронуться до меня, поцеловать меня и заняться со мной сексом, если он хочет».
Она чувствовала, что ее либидо пробуждается к жизни, поднимаясь откуда-то из глубины.
— Ты хочешь что-то со мной сделать? — спросила она. — Не надо бояться!
Так это правда, решил он. Она прочитала записи и заключила, что нашла подходящего человека, чтобы помочь ей умереть. Вот почему она пристала к нему, липла, как испуганный ребенок, затащила в свою комнату, а сейчас дала понять, что ждет того, что должно случиться. Но самоубийцы любят оставлять записи происходящего. Где-то здесь в комнате должна находиться видеокамера, записывающая их разговор. Или у нее есть друг, сообщник, который фотографирует их сквозь эту стеклянную дверь как раз в это мгновение. Поэтому-то она и не зашторилась.
