— Здесь упоминали имя капитана Ван Дер Вельде, — сказал он, прокашлявшись. — Мне тоже доводилось слышать кое-что о нем и его корабле «Ла Навидад».
— Все мы слышали о «Ла Навидад», а многие и своими глазами видели! — презрительно заметил тот старик, что постоянно слегка трясся. — Вот тут он проплывал, прямо напротив этого места, и пусть чайки выклюют мои глаза, если это не так! Энрике, да налей же мне немного того пойла, что ты принес, но прячешь за спиной!
— Это не пойло, а настоящий ром! — проворчал Энрике. — И я не понимаю, почему я должен тебе наливать — у Каспаро тоже кое-что имеется! Вот и пей его отраву, ее на тебя не жалко.
— Это мы еще посмотрим, у кого отрава, а у кого ром! — возмутился Каспаро, но не перестал жевать креветки. — Я поговорю с тобой об этом, не будь моя мать из Кастилии!
Насчет происхождения матери Каспаро тут же прозвучало несколько суждений разного рода. Фламель, боясь, что вот-вот начнется драка, повысил голос:
— А слышали ли вы о том, как «Ла Навидад» ушел с Тортуги на север? Сразу после того, как капитан Ван Дер Вельде обчистил тамошнего губернатора? Говорят, что с ним также отправился капитан Гомеш.
— Гомеш был помощником Ван Дер Вельде, но перед уходом с Тортуги у него уже был свой корабль, — согласился седой негр. — Оба они лихие капитаны, но старый Ван Дер Вельде, конечно, удачливее Гомеша.
Удача — вот имя настоящей богини Карибских морей. Ни знания, ни опыт, ни даже справедливость не могут сделать капитана магнитом, к которому потянутся лучшие моряки. Зато удача искупает любые недостатки, и к самым кровавым и буйным капитанам шли охотники разбогатеть в одночасье. Шли, хотя часто гибли от руки тех, кого сами же выбрали себе в начальники.
— Ван Дер Вельде, возможно, схватил за хвост большую удачу, когда уходил на север! — воодушевленно продолжил Фламель. — Посудите сами, сеньоры: что там, на севере? Суровые, холодные моря, никаких караванов с золотом или хотя бы серебром. Если он отправился туда, то, надо полагать, его манило нечто необычайное.
— Клады! — уверенно сказал Каспаро. — Пираты иногда прячут награбленное добро подальше, чтобы уж наверняка никто не нашел, даже случайно.
— Может быть, и клады, — кивнул Фламель и вдруг обнаружил перед собой пальмовый лист с десятком креветок. — Спасибо. Но я слышал удивительное! Я слышал, что «Ла Навидад» вернется через полгода после того, как ушел с Тортуги! Вернется с грузом золота! Как такое может быть? Я хочу сказать: как люди могут знать, когда «Ла Навидад» вернется? Полагаю, не обошлось без колдовства, и я слышал это… от одной старой индианки.
— Мошенница твоя индианка! — буркнул трясущийся старик, который уже сидел со стаканом. — Не полгода, а семь месяцев, так сказывают. И за эти семь месяцев «Ла Навидад» успеет обойти весь мир. Когда он вернется, дно будет полностью в ракушках, а ведь все знают: в феврале Ван Дер Вельде чистил днище «Ла Навидад» на островке к востоку от Кубы.
— Все знают! — поддержали его и люди закивали. — Скоро уже он вернется.
Фламель в растерянности набил рот безвкусным, жестковатым мясом «морского мусора», как он именовал про себя угощение. Вот так сюрприз! Он знал кое-что, но как, оттуда могли эти полудикари получить те же самые сведения?
— А еще говорят, что Ван Дер Вельде не вернется на Карибы, — добавил седой негр и протянул стакан, в который ему тут же наплескали то ли рома, то ли отравы. — «Ла Навидад» будет вести другой капитан.
— С ним уходила его дочь, юная Кристин Ван Дер Вельде, — рассеянно заметил Фламель. — Вероятно, она и приведет корабль назад.
— Девчонка?! — негр обвел взглядом товарищей, и те хрипло, громко расхохотались. — Девчонка не будет капитаном! Нет, говорят на островах, что «Ла Навидад» приведет на Тортугу молодой капитан. Он будет хорош собой и уже хорошо известен в тавернах. Потому что он не уходил с Ван Дер Вельде и Гомешем на север.
С сомнением поводив бровями, Фламель продолжил жевать. История, которая показалась ему так похожей на правду, обросла глупыми выдумками. Оставалось только предположить, что все, что говорилось у костра, — сочиненная на островах сказка, странным образом совпавшая с известной Фламелю реальностью. Остаток вечера он промолчал, все сильнее кивая породистым носом, а когда костер догорел, уснул. Француз любил и умел хорошо поспать.
