Он замолчал, уверенный, что на этот раз Сакс задумается и не станет все огульно отрицать. Так и произошло.
— Ну да, употребляла, — буркнул он в ответ.
— И что именно?
— В основном кокаин и марихуану, — ответил Мэтью, зажав ладони между коленями.
— В основном?
Помотав головой, юноша что-то пробормотал.
— Что?
— Мы пробовали героин.
Тон их беседы несколько изменился. Мэтью был теперь не просто свидетелем — он признавался в нарушении закона.
— Что значит «пробовали»?
— Я попробовал только один раз.
Вечная история с этими допрашиваемыми! Приходилось кружить вокруг них, словно комар, которому во что бы то ни стало необходимо пополнить запас крови.
— А Никки?
Минутное молчание, последовавшее за этим вопросом, сказало сержанту полиции куда больше, чем ответ Мэтью Сакса:
— Для нее, похоже, это не было в новинку.
Постепенно перед Джонсоном вырисовывался довольно интересный портрет Никки Экснер. Труп не многое может сказать о человеке, как и сведения о том, что он делал перед смертью, а вот знать, что человек представлял собой при жизни, — совсем другое дело.
— Где ты был вчера вечером? — Джонсон снова перевел разговор в иное русло.
— Ездил по вызовам. Я работаю в медицинской фирме, и в эту ночь у меня было дежурство.
— Расскажи подробнее.
— Ну, эта фирма работает как «скорая помощь».
— Значит, ты всю ночь работал? Один или с кем-нибудь еще?
Вид у парня действительно был усталый.
— В четыре часа я лег спать. До этого со мной все время был врач-стажер.
Неожиданно Джонсону пришла в голову мысль.
— Ты работаешь в этой больнице? К вам поступала некая миссис Гудпастчер? У нее вроде бы был удар.
Молодой человек кивнул:
— Да, она была очень плоха.
— В какое время ее привезли?
Но точного времени Мэтью не знал, он мог только предположить, что случилось это где-то около одиннадцати.
— При ней находился муж?
— Да, он был ужасно напуган и нервничал.
— Он остался с женой на всю ночь?
— Да. Все время крутился под ногами, никак было от него не отделаться.
Теперь Джонсон выяснил у Сакса практически все, что мог. Вряд ли имело смысл вызывать его для повторного допроса.
— Где она доставала наркотики?
Молодому человеку не хотелось отвечать на этот вопрос, но прирожденным лжецом он не был, а освоить это искусство в совершенстве еще не успел. Поэтому, после того как Джонсон жестко посмотрел ему в глаза и повторил: «Мэтью!» — он сдался:
— У одного парня по имени Боумен. Он работает помощником куратора в музее.
* * *
— Ты молчишь.
Истинность этого замечания не вызывала сомнений, равно как и предвкушение окончательного триумфа в голосе Уортон. Лицо Билрота хранило полное безразличие; он смотрел на улицы, становившиеся все более унылыми по мере того, как полицейская машина приближалась к его дому. Тим Билрот вспотел и заметно дрожал. Уортон, сидевшая рядом с водителем, обернулась, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Она брезгливо наморщила свой щедро напудренный нос, боясь вдохнуть испарения, которые, казалось, исходили от Билрота.
«Очевидно, он замкнулся в себе», — подумала она отстранение как врач-клиницист, который констатирует не особенно интересующий его факт.
Она чувствовала, что этот парень виновен. Она почти физически ощущала ту похоть и тот восторг, которые охватили его, когда он насиловал девушку, а затем убил ее и в безумном порыве вывернул наизнанку.
И когда она это докажет, когда она представит миру маньяка, который проделал все это, ее карьера будет обеспечена. Касл останется в этом деле лишь бледной тенью где-то на заднем плане, такой же безучастной, как всегда (возможно, именно из-за этого она и презирала старшего инспектора).
Уортон чувствовала: эта победа докажет, что все те долгие годы, которые она шла к ней, не пропали даром. Наконец-то она достигнет того, что ей до сих пор не удавалось: все эти сделанные шепотом признания, разговоры тайком, ночи на спине, притворный смех в ответ на тупые шутки — теперь все будет оправдано в ее собственных глазах. Господи, даже те несколько отвратительных минут с суперинтендантом Блумом в отеле «Новая Каледония», когда она, прижатая к стене, чувствовала над своим ухом его сиплое дыхание, а между ног — его шершавый член, — даже это теперь станет не таким грязным и отвратительным.
