В лучшем для меня отделе, кондитерском, выбор был побогаче, и то не ровен час снова пирамиды, только из коробок с сухарями, и продавщица затерялась, словно детей делает с грузчиком, чуть отойдя от кассы.
Казалось бы нам, ротозеям, какая разница, кто чью песню поет, лишь бы выводил душевно. Редко кого тревожит, что если Икс поет песни Игрек, то по житейскому обыкновению из них двоих один норовит сгинуть, а другому вся моржа под хвост попадает? Икс на коне, Игрек в забвении или, напротив, Игрек фореве, Икс починяет примус. В лучшем случае делят меж собой славу и деньги, кому что больше нравится, - если, конечно, они вольны распоряжаться участью. Даже патриархи не всегда вольны. Лука, Матфей, Соломон, Иеремия, etc. - группа, прости господи, товарищей, чьих откровений дело - самая популярная книга на Земле, и что же они имели? Подозреваю, что nihil. Но златоусты довольствовались Царствием Небесным, им наши пошлые искушения как слону дробина, а вот касаемо наследников - вопрос, возможно и нет среди них благолепного единодушия, но никто пока голос не подал. Значит, наследственость не подкачала. Нам, муравьям, тем более стыдно роптать. Все великое и лучшее родилось безвозмездно, пусть бы Игрек остался горд на свой манер, Икс - на свой. Однако Настя попала совсем в другой переплет, хоть и не тщилась войти в большую игру, она, как патриархи, - еще раз прости Господи, - не за славу и не за деньги, за что же ее было наказывать...
Но пока Марсик ее спасал, она казалась идеальной и вредной. Благополучие - оно же забвение о неблагополучии нашем, сирых и недолюбленных, а проступить на лице ее тревоге мешала четкая харизма. Посему мы, неприближенные, не подозревали о драме, завидовали себе спокойненько и прохладно. Марс - на самом деле! - за "вершину" свою отдувался, неловко ему было за Эльвиру Федоровну перед Анастасией. Бывает. У многих. Но у Марса все было чересчур и зашкаливало в противоположные страсти. Но это уже общее место - детская амбивалентность, кого спасаю - замурыжу до смерти, это все известно и легализировано классикой мелодраматического жанра. А толку!
В итоге коллизии были прикрыты ростом благосостояния. А если учесть, что Марс обожал вводить в заблуждение - даже не только из-за выгоды, а из любви к искусству, - то я поверила Ваце на все сто. Глупая воспаленная планета, якобы такая близкая, что человечество вечно планы на нее имело. Вот кто точно не "как патриарх", кого торкали и слава и деньги - но дискретно, непредсказуемо, как придурочный петух в одно (да в любое!) место клюнет - так и торкают, а в промежутках - душа алмазная, Дарвин, теории, все дела. Главное - гениальный сводник, кого надо с кем надо сводил, - и через это выходили правильные дела, дети, альянсы. Настя пропала, а отчим попер в гору - и все началось с Марсика...
...на могилу к нему сейчас никто не ездит. Далеко она. Да и нет его там, мне кажется, хотя сдается, что стыдно поддаваться штрейхбрехерству мегаполиса навроде "ехать, долго, не поедем..." У него сосны, окраина деревни - нет, он определенно не вынес бы глухого затишья. Кощунственно и невозможно, но справедливей было бы рассыпать его в самой гуще центрового оживления, в точке welcom to kabaret, в точке пространственной, временной, метафизической и виртуальной одновременно, в Точке с зазывно трясущейся стрелкой в сторону сиюминутного пира. И тогда Марсик продолжал бы свое завлекающее ремесло. Впрочем, он и без того продолжает: хожу по городу, а он рядом зудит: вот здесь я жил, а здесь мог бы, а туточки, помнишь, нам дали пострелять из ненастоящего пистолета...
Тогда Марс переименовался в агента. Не он один, хлопотливое занятие это - для всякой твари от лифтера до академика, смытые новыми ценами беспечные путники с надеждой вкушали агентской доли, но не всем хватало пороху дотянуть до первой прибыли, которая каплей материального смысла приводит в норму желудок и лицо. Однако Марсик тепло устроился, агентствовал в богемной сфере, - и у него получалось. Оставалось приветствовать удачливого торговца в себе, что Марса смутило настолько, что он норовил спихнуть растропное "Я" в реку или спрятать в подпол. Но дабы не сконфузиться перед публикой, не обнаружить обывательских метаний, в нужный момент Расторопный Джин с помытой шеей являлся как лист перед травой. Куда деваться, Марсик любил эту игру, деньгам приятно удивлялся, как сопутствующему банкету, как празднику, словно повседневность оплачивал из других средств. Выйти вечером с новой стрижкой, в куртке отставного летчика и обаять - вот пик удовольствия! Вытянуть как можно дольше ту ноту, когда барыш - еще дурной тон, но вопрос уже решенный, он уже в стадии алхимического перехода из замысла в материю, но пока не отяготил обязательствами, не замутил вдохновение. Сначала о сделке как будто нет речи, сперва китайская вежливость, уместно рассыпаться о том, о сем, и вдруг показушный декор тихо треснет в самом живом месте, симпатия оплодотворит симпатию, найдется общая Дженис Джоплин или Патти Смит, или Ортега-и-Гассет, или Джером. К. Джером, или Андрей Рублев, или, не к ночи будь помянут, П.П.П. (Пазолини, конечно). Общее пристрастие меняет окраску происходящего как психоделик, сама видела, находясь однажды в культурном шоке: оказалось, Марс столь же болтлив на языке мира, сколь и по-родному. Брела за ним опять в смутном статусе младшей фрейлины, он - в диких фиолетовых ботинках; сказал, оглядев меня усмешливо: "Я сейчас на одну встречу. Твоя задача - хлопать глазами. Можешь и не хлопать, просто вызывать доверие, его же и демонстрировать". Я спрашиваю, дескать, доверие какое? Оно ведь разное бывает, кроме всего прочего, вызывать доверие и выказывать - не одно и то же. Он отвечает: "Не усложняй. Доверие пастушкино". О кей, пошли. Мы прибыли в темный бар, там Марсику пожал руку улыбчивый большеглазый потомок викингов из типа обаятельных подозреваемых наследников в английских романах... в того же фасона ботинках, как у Марса, только рыжих. Они тут же промеж собой залопотали, мне налили виски, не нюханного доселе. Что ж, гнилой и благородный вкус. Мне тут же захотелось вставить слово, Марсик, как будто это предвидев, спросил меня о совершеннейшей чепухе - скоро ли отмотаю свой университет. Я собрала в пучок все знакомые европейские идиомы - мне уже казалось, что будет мило заговорить на языке "оригинала", даже и утопая в невозможных транскрипциях. Меня поняли без фанаберий, виски - решительный демократичный напиток, при всей родовой неопределенности для русского уха на вкус он очевидно мужского пола. Захотелось еще - и выпить, и лясы поточить, первое без второго никчемно. Но мне особенно нечего было развивать про университеты, иное, достойное молодых аристократов в голове не шевелилось, как это всегда бывает, если лихорадочно меняешь тему. "Пей еще, - сказал Марсик. - Тут такого никогда не будет, это тебе не "Джонни Уокер"..." Я послушалась, хотя аргумент мне остался не ясен. До сих пор не знаю, чем плох "Джонни", но при случае не премину снобски фыркнуть в его сторону в память о хорошем. Неловко перед непригубленным "Уокером", ну да с него не убудет, я думаю. В память о хорошем еще не то оговоришь. Хорошего, кстати, получился не особенный излишек: глядела потом на сумеречное движение в окне. "Они" там мыкаются, ползут по скучным причинам, а я тут вне графика прожигаю вечер. В другие дни так же ползу, даже хуже. Мелькнула и тут же пшикнула вспышка привычного отчаяния - остаться бы с Марсиком на каждый день и подружиться с чертом в табакерке, так нет - пропадет на полгода, а у самой у меня получается другое веселье, трудное, бедное, сумасбродное, да и не в том перец - с Марсом даже если тихо, то все равно с огоньком и время на мозжечок не давит, и балкон с панорамой, да пусть даже и первый этаж с видом на собачье дерьмо - все равно с Марсом лучше и безнаказанно, и свою бутыль можно распивать в заведении, в тепле, а не в парадной - это к примеру...
