Это был не единственный пример начавшегося возвеличивания командира 1-й бригады польского легиона. Как отмечал один из современников, все считали Пилсудского как минимум исторической личностью, олицетворением и символом легиона. И бригадир против этого не возражал. Показателен обмен речами между Сикорским и Пилсудским при посещении раненых и больных солдат из его бригады в сочельник Рождества 1914 года. Сикорский отметил, что именно его спутник взял на себя весь груз ответственности за вторжение стрелков на территорию Царства Польского и подчеркнул: «Его воля и решимость преодолели колебания». В ответ Пилсудский подчеркнуто скромно заявил, что бремя славы, которое сейчас ложится на его плечи, принадлежит не ему – все, что он сделал, сделано только благодаря верной, неустрашимой помощи солдат.
Свою признательность Пилсудскому демонстрировали и австрийцы. 31 декабря 1914 года бригадир был принят на аудиенции 84-летним императором Францем Иосифом. Монарх с большой теплотой отозвался о польском легионе и особенно подчеркнул тот факт, что поляки выставили не только рекрутов в постоянную армию, но и сильный добровольческий корпус. Всевозможные благотворительные акции в пользу легиона, в том числе сбор теплой одежды, организовывала эрцгерцогиня Изабелла. Но при этом австрийцы вовсе не собирались менять своих взглядов на судьбу Царства Польского и роль легиона. Даже после того, как Центральным державам удалось переломить ситуацию на Восточном фронте в свою пользу, они не торопились связывать себя какими-либо обязательствами в польском вопросе. Берлин и Вена все еще надеялись на возможность заключения сепаратного мира с Россией, особенно после того, как им вновь улыбнулось военное счастье. В отличие от Пилсудского они не рассматривали легионеров как зародыш будущей польской армии. Поэтому легион наряду с другими войсками использовался на различных участках Восточного фронта, в том числе в Карпатах, где бои носили особенно кровопролитный характер. Это не нравилось Пилсудскому, опасавшемуся, что большие военные потери приведут к обескровливанию легиона и окончательной утере им своего значения как козыря в игре с Центральными державами, ставкой в которой был будущий статус Польши.
Не могло не беспокоить Пилсудского и нарастание разногласий между ним, руководством военного департамента ГНК и командирами других легионерских частей. Командир 1-й бригады подходил к войне как политик. Он не чувствовал себя гражданином Австро-Венгрии, не был ее патриотом, поэтому вовсе не собирался твердо следовать данной присяге. С империей Габсбургов он идентифицировал себя только в той степени, в которой она могла помочь в достижении главной цели его жизни. Пилсудский считал нужным уже во время войны сформировать своего рода национальное правительство Царства Польского, независимое от ГНК, добиться от Центральных держав предоставления русской Польше политического статуса и национальных свобод по образцу Галиции. Его уже не устраивал бригадирский статус – он хотел иметь в подчинении всех легионеров. Считая, что лишь его бригада адекватно выражает интересы поляков Царства Польского, Пилсудский добивался, чтобы все добровольцы из этой провинции направлялись только к нему. Точно так же смотрели на войну его соратники, в этом же духе они воспитывали своих подчиненных из 1-й бригады легиона.
По-иному относились к войне Владислав Сикорский и командиры двух других бригад польского легиона. Они были не меньшими польскими патриотами, чем Пилсудский, но иначе представляли себе пути решения судьбы Царства Польского. Единственным, что могло этому способствовать, они считали честное исполнение присяги на верность Габсбургам и тесный боевой союз с войсками Центральных держав. Это должно было в будущем, в случае победы Германии и Австро-Венгрии, заставить их почувствовать себя должниками поляков и обеспечить Царству Польскому статус, аналогичный тому, который был у Галиции. Чисто политический подход столкнулся с чисто военным, и их приверженцы так и не смогли достичь взаимопонимания.
