Однако в самую последнюю долю секунды создатель Спонтини успел удержаться и повис над водой, крепко вцепившись в верхний край узкого каменного барьера.
— Дайте мне руку! — крикнул в ужасе Шенк, однако Вайсблатт лишь смотрел на него — спокойно и отрешенно.
— Вот и конец повествования, — сказал он, а затем разжал пальцы и камнем рухнул вниз. Вода еси, и в воду отыдеши.
Шенк с Эстреллой тесно обнялись и пошли прочь. Ни он, ни она не хотели — да, пожалуй, и не могли — говорить. Главный ужас случившегося заключался в неизбежности, предрешенности; казалось, что вся жизнь Вайсблатта — существование, в котором он разуверился, — была лишь затянувшимся предисловием к этой драматической развязке.
Подходя к Шенкову дому, они услышали взрывы смеха, веселый голос фрау Луппен и не менее веселое тявканье Флусси. Шенк заглянул украдкой в окно и увидел фрау Луппен. На обширных коленях вдовы сидел, подобно младенцу, Грубер; она гладила его по голове и говорила что-то ласковое. Их безоблачному счастью можно было только позавидовать.
Шенк и Эстрелла поднялись на цыпочках наверх. Они все еще не отошли от недавнего потрясения. Но у Шенка была и своя, отдельная причина для тревоги — то, что рассказала ему Эстрелла незадолго до появления Вайсблатта. Говорить об этом сейчас, после всего того, что они видели, в чем невольно приняли участие, казалось почти бессердечным, но он не мог себя сдержать, ему нужно было знать больше, знать все.
— Расскажи мне про Леопольда, — попросил он. — Какой он был?
Эстрелла глядела в окно, в непроглядную ночную тьму.
— Он… — Молчание. Она что, боится сделать Шенку больно? Или забыла, каким был Леопольд?
— Он был как ребенок.
Шенк встал, взял ее за руку и увидел, как в уголке широко раскрытого глаза набухает слезинка.
— В каком смысле?
— Он выглядел младше своего возраста. — Эстрелла говорила словно сама с собой, словно забыв о стоящем рядом Шенке. — А какие у него были волосы — мягкие, шелковистые… И голос тоже мягкий, спокойный, а когда он рассказывал какую-нибудь историю, ты словно переносился в другой мир.
Шенк чувствовал тепло ее руки и вместе с тем чувствовал, что теряет ее, чувствовал, как сердце ее отдаляется, уплывает в непостижимые глубины, туда, где обитает душа Леопольда — как мог бы написать сам Леопольд (или это был Вайсблатт?), рассказывая историю князя и его астролога. Шенк видел, что ему никогда не завоевать Эстреллу. Он сам же и сочинил женщину, в которую влюбился. Эта вторая Эстрелла, порожденная мимолетным мгновением, когда он замер от неожиданности на галерее Биографического отдела, она ведь фантом, любовно им взлелеянный. А эта, которую он держит за руку, она настоящая. Но если есть две Эстреллы, почему бы не быть и двум Шенкам? Один, который смотрит сейчас, как неудержимо уходят во мрак забвения радужные его мечты, — и другой, который познает наконец долгожданную радость?
Эстрелла повернулась, и губы их встретились, и слезы на щеках Шенка равно принадлежали им обоим, а может быть — никому. Они молча подошли к кровати и легли, и Шенк увидел наконец светлое, обнаженное тело Эстреллы, континент, навсегда непокоренный, пусть и прорисованный в мельчайших деталях. Воображенный пейзаж измышленной страны, нежные луга, располагающие к раздумьям, щедрые леса, где разум его мог бродить без сна и устали, — фантастические леса, фантастические, сверкающим алмазам подобные города; твердость соска под его языком, горная вершина, которая исчезнет, как только воображение его начнет спотыкаться. И все это скреплено, удерживается одним лишь волевым актом, желанием верить. Ррайннштадт, Эстрелла, мир, да и сам Шенк, — все это лишь прекрасные мечты, питаемые надеждой, а еще — ужасом забвения.
А потом они заснули, а еще потом, когда Шенк проснулся, на лице Эстреллы были новые слезы, словно она оплакивала Леопольда даже во сне. И тогда он тоже заплакал — по Леопольду, по Эстрелле, по Вайсблатту. Теплые слезы давали ему чувство легкости и свободы. Жить во сне, — кто может, ничуть не кривя душой, осудить человека, для которого нет иного счастья? Был ли Вайсблатт сумасшедшим — или провидцем, нашедшим единственно верный путь? Шенк потерял Эстреллу — Шенк, который чертил карты, ходил каждый день на работу и обедал с атласа, положенного на колени. Этот Шенк постареет, угаснет и унесет с собой светлую память этой ночи. Но был и другой Шенк, Шенк, который будет жить в Ррайннштадте, стремиться ввысь. Шенк, который может снискать жизнь истинную.
