Между прочим, портрет королевы Елизаветы в диадеме из брильянтов висит даже в гостиной у тетушек между портретами основоположника семьи деда Савчука, могучего мужчины с окладистой бородой, и совсем скромным — в серенькой шинели — последнего российского императора.
На первом семейном совете, за тем столом с баклажанами и тортами, к ее приезду испеченными, была выработана программа действия и распределены обязанности.
Гаррик (или Гриша — в честь деда Савчука) снял флэт[8] на Голд-Косте, и на вторую неделю ее повезут к океану. Он берет ради нее отпуск в своей градостроительной фирме, а тетушки снабжают ее всем необходимым для пребывания в таком фешенебельном месте.
Наталия везет ее в университет, где она преподает русский язык на русском факультете, дядя Максим — на ананасные плантации.
Дядя Алексей берет на себя хлопоты но обратному вылету, и в ближайшее время они отправятся вместе в компанию «Квонтас» — для выполнения всех билетных формальностей. Что она может сама — без знания английского языка?
Жена дяди Алексея взялась свозить ее в Сити для первого ознакомления с магазинами.
Жена дяди Алексея — английская дама Джейн, или тетя Жени, как ее нужно называть, настоящая австралийка, и дядя Алексей встретил ее в своих молодых скитаниях по Австралии (может быть, даже на той самой ферме, где ему пришлось некогда переночевать в компании со змеями). Судя по высказываниям тетушек, возникла романтичная любовь на фоне австралийского буша, однако она сохранилась до наших дней, и теперь у них; современно-старинный дом с камином, калорифером и кухонным благоустройством.
Тетя Жени — сухощавая и темная от вечного загара, как большинство австралиек, играет в теннис, носит короткую седую прическу и излюбленные британские цвета — синее платье и красная шляпа или наоборот. По-русски она разговаривает почти нормально — столько лет в этом семействе, еще бы!
И в одно утро, когда магистраль, ниже тетушкиного участка, уже гудела движением машин, как конвейер, а жара только начиналась желтоватым маревом но горизонту, они отправились в машине дяди Алексея (а пешком и одну ее вообще не пускают никуда из дома, даже до конца переулка). «Ты с ума сошла! Тебя украдут и увезут! Ты не знаешь города и не знаешь языка!» Она не очень верит, что будет именно так, при ее привычке приезжать в незнакомые города и одной бродить и осваиваться. Или это возможно только там, у себя дома, в России? А здесь действительно опасно?
Тетя Жени на хорошей скорости перенесла ее через мост Виктории и словно окунула с размаху в тесноту и коловращение Сити. Бронзовая с прозеленью королева Виктория промелькнула в относительно свободном пространстве перед чем-то монументальным из розового песчаника. Они запарковали машину около тротуара с тикающим счетчиком стоянки — через каждые тридцать минут нужно белить и кидать новую монетку. Это нарушало вдумчивый процесс «шоппинга» и сразу задавало определенный темп, но другого выхода у них не было.
Они бежали по Куин-стрит и по Елизабет-стрит. Козырьки на фасадах зданий перекрывали тротуар полностью, шли, смыкаясь, единым навесом от дождя и от зноя, и потому самих зданий не было видно, только яркие недра магазинов — сквозь стекла витрин и дверей, освещенные, притягивающие непроизвольно. Чтобы увидеть здание, нужно выйти, по крайней мере, на середину мостовой и изогнуть под определенным углом шею. А дома, выше козырьков, можно обнаружить примечательные: старинной архитектуры, в каменных карнизах и завитушках эпохи английского владычества. Или ультрасегодняшние: стекло и полированный камень.
Тетю Жени внешние особенности города не интересовали, она устремилась внутрь, скоро и решительно, хорошо зная топографию всех тех «Майеров», «Вулъвортов», «Дэвид-Джонсов». Она влекла ее за собой в неимоверно загруженный товарами мир, не давая остановиться и оглядеться по российской привычке и, как говорится, понять, что почем. Причем она проносилась мимо того, что действительно было красивым и добротным и стоило того, чтобы быть привезенным, согревать и радовать в Сибири. (Это слишком дорого, мы это не покупаем!) Она устремлялась к столам распродаж, где навалены были вороха пушистого трикотажа, уже чуть пережившего свой сезон и где на этикетке зачеркнута прежняя цена и поставлена новая — пусть на несколько центов ниже, но все же! А дамы, похожие на тетю Жени, с такими же седыми благородными прическами и в чулках (хотя на улице двадцать пять градусов) и с очками, повешенными на шею на серебряной цепочке, рылись с увлечением в этих ворохах, вытаскивая за рукава кофточки и майки, примеряя тут нее и бросая обратно. И горы босоножек на столах — конец лета — тоже по сниженным ценам, всех стран Азии: индийские, таиландские, корейские, китайские, на двух ремешках и вовсе на одном пальце висящие, с подошвами всех конструкций, проплывали мимо со скоростью реактивного лайнера. Маленькие, как пещеры, пестрым платьем завешанные магазинчики-ловушки, распахнутые на улицу — только зайти, и тебя окружат вниманием и заставят примерить, и не выпустят, пока не купишь, даже если не нужно тебе… А рядом с этим — экономия на центах! «Лёля, учтите, ту же вещь можно купить значительно дешевле в магазине на окраине», — поучала тетя Жени.
