На свиноферме все оказалось так, как Зоя предполагала. Серафима стояла при свиноматке в лучшем своем платье, сохраненном со школьного выпускного вечера, в самодельной прическе, напоминавшей шляпку гриба-сморчка, и на таких высоких каблуках, что переход в них от дома до свинофермы должен бы приравниваться к победе в марафонском беге на Олимпиаде. Вернее всего, туфли Серафима принесла в руке.
Серафима поглядела на Зою Платоновну прозрачными голубыми глазами, к сожалению, обведенными на два пальца тушью, и сказала:
— А я уж разнадеялась.
Свиноматка была так поражена видом любимой свинарки, что отказывалась кормить детей, а замерла у загородки, разинув рыло и часто моргая. Особенно завидовала каблукам, которые, видно, приняла за очень модные копыта.
Тут из-за стола вышел совхозный зоотехник Боренька в синем костюме и черной бабочке. Значит, Серафима, которая имела на Бореньку матримониальные планы, раскрыла ему секрет, и тот тоже подготовился к сеансу.
— Дети мои, — сказала Зоя Платоновна. — Не хотите ли вы меня убедить, что именно в таком виде ухаживают за животными?
— Когда как, — сказал осторожно Боренька.
— А что, некрасивое платье? — спросила испуганно Серафима. — Уже не модное?
— Слишком модное, — сказала Зоя Платоновна. — Твоя свиноматка просто обалдела.
— Кто? — Серафима поглядела на свинью. Поросята суетились вокруг на неокрепших ножках и жалко попискивали.
Ничего не оставалось, как смириться с необходимостью сделать несколько кадров, на которых Серафима элегантно тянула наманикюренные лапки к свинье, а рядом стоял не менее элегантный Боренька и краснел, потому что заслуженно чувствовал себя дураком. Попробуй показать эти кадры в солидном журнале. На тебя посмотрят сочувственно и спросят: «Сами им бальные одеяния привезли или напрокат в области брали?» И будут правы.
Работая, Зоя Платоновна думала, конечно, о случае с петухом.
Когда съемка завершилась, Боренька мгновенно убежал куда-то, наверное, не хотел, чтобы его кто-нибудь еще застиг в таком виде, а Серафима, с облегчением сняв туфли, пошла проводить Зою Платоновну до дороги, поддерживая подол платья, чтобы не замарать травой.
Зоя спросила ее:
— Вот ты, Сима, всю жизнь здесь живешь. Как ты думаешь, кто мог бабу Ксеню обидеть?
— Как обидеть?
— Петуха подменить. Не слыхала?
— Ничего не слыхала, — сказала Серафима. — Я здесь с утра.
— Громобой пропал. А вместо него другого петуха принесли.
— Кто?
— Это я тебя спрашиваю — кто?
— Никто не мог, — сказала Серафима. — Никто из наших не мог. Что же, дурачье, что ли?
— И мальчишки не могли?
— Зачем?
— Вот этот вопрос меня и мучает — зачем?
Они остановились у дороги. Солнце поднялось уже совсем высоко, стало жарко. Зоя Платоновна подумала, что чудесно бы сейчас искупаться, она неплохо плавала, но здесь, на людях стеснялась — здесь старухи не плавают. Поэтому, когда хотела купаться, уходила далеко, за березовую рощу.
— Надо что сделать, — сказала Серафима, — надо узнать, чей это петух. Которого подложили.
— Правильно, — сказала Зоя Платоновна. — Как же я не догадалась.
— А вы, наверно, думаете, что петухов здесь тысяча. А их всего штук пять на деревню. Рыжий, говорите?
— Рыжий.
— Рыжий у Боренькиной мамаши есть. Но, сами понимаете…
— Боренька у нас выше подозрений.
— А мамаша с радикулитом.
— Я не подозреваю их ни в чем.
— И правильно, — сказала Серафима, она сама уже была не рада, что подсказала путь следствию. — Нет у нас таких петухов. Мне на работу пора.
И ушла, почти сердитая на Зою Платоновну.
Детективам не приходится рассчитывать на любовь всего человечества, подумала Зоя Платоновна и побрела домой — жарко было, лень спешить….
Любопытно, как порой передаются мысли. Когда Зоя Платоновна вернулась в деревню, то у дома бабы Ксени было оживленно. Все бабки с деревни собрались там, кто уселся на завалинку, кто стоял. В этом круге смущенно топтался подставной петух. Бабки рассуждали: чей он может быть?
Зоиного появления они даже не заметили. Решению их мешало то, что петух был крашеный, а как отмыть его, и отмывать ли вообще, было непонятно. Подозрения неизбежно сходились к Боренькиной матери. Ее самой на этом конклаве не было, она, как известно, болела радикулитом.
